Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки
11 июня 1970 года в Нью-Йорке от рака кишечника скончался Александр Керенский – министр-председатель Преходящего правительства, видный деятель русской эмиграции, писатель и поэт. Ему было 89 лет. Незадолго до смерти Керенский встретился с советским журналистом Генрихом Боровиком и попросил низвергнуть миф о том, что в октябре 1917 года он якобы бежал из Зимнего дворца в женском платье.
stopCovid1
Современники – о Керенском
В половине 1917 года Александр Керенский, адвокат из Симбирска и политик-популист левых взглядов, неожиданно взлетел на вершину российской воли. Сначала он – министр юстиции Временного правительства, затем, — военный и морской министр. В июле, после отставки «престарелой калоши» Георгия Львова, как он его называл, Керенский возглавил демократическое Временное правительство России как министр-председатель. При нем в стране произошло столько событий, сколько порой не случалось и за цельный век.
Многие современники характеризовали Керенского как нелепого, комического персонажа. Прорвавшись к власти с громкими лозунгами, он не только не спас армию от разложения, о чем заявлял, но и усугубил ее развал. В летние месяцы 1917 года в краю нарастала экономическая нестабильность. В интересах демократии Керенский отказался расправиться с радикалами-большевиками после их попытки восстания. Сначала поддержал выступление генерала Лавра Корнилова, а затем огласил его изменником и приказал арестовать. Известные люди России того времени обвиняли Керенского в непоследовательности, дилетантстве, фиглярстве.
Тем не немного, у него как в период пребывания на пике политической карьеры, так и позже в эмиграции нашлось немало сторонников.
Видный российский государственный деятель, министр иноземных дел первого состава Временного правительства Павел Милюков писал о нем следующее: «Мы, члены Думы, знали Керенского давно и бывальщины знакомы с приемами его самовозвеличения. Он умел себя навязать вовремя. Мы не знали только, что из привычки это стало системой, и мне пришлось самому создать для него новоиспеченный плацдарм, пригласив его занять пост министра юстиции».
В частности, Милюков укорял его за то, что министр-председатель «освободил из-под ареста Льва Троцкого, запретил штабу продолжать аресты большевиков, кончил их обязательное разоружение, заменив его совершенно недействительным – добровольным».
Нелестную характеристику Керенскому давал крупный промышленник Николай Врангель: «Керенский до революции был популярен в Государственной думе лишь как истеричный лидер партии «левых ослов», как их именовал тот же Милюков. Ни талантами, ни умом, ни знаниями Керенский не выделялся. Тонкий адвокат, повадками фигляр провинциального театра средней руки, он обладал двумя качествами — самоуверенностью и наглостью. И эти два качества выплеснули этого умственного недоноска на поверхность, и в течение нескольких месяцев он мог сказать, как Людовик XIV, «Государство — это я».
«Пост министра юстиции вскоре Керенскому показался чересчур ничтожным, и он провозгласил себя министром-президентом, куртку сменил на френч и галифе и принял соответствующую позу. Разрушив своими мероприятиями армию, уложив авторитет офицера и высшего командования, сделав из солдата политиканствующего хулигана, Керенский отправился на фронт, дабы силою своего речистости, своей популярностью создать новую армию, стократ лучшую, чем прежде, — армию, «подобной которой мир еще не знал». И, что совершенно непонятно, этот мальчик был убежден, что такую армию он действительно создать в силах. И чем? Своей болтовней. Но, конечно, он ничего не создал», — констатировал Врангель в книжке «От крепостного права до большевиков».
После октябрьских событий 1917 года Керенский, как известно, бежал из Петрограда и попросил поддержки у Петра Краснова.
Крупный военачальник дореволюционного периода пытался усмирить большевиков при помощи своих казаков, однако сам угодил к ним в плен и даже пообещал никогда впредь не воевать против советской власти
В своих мемуарах «На внутреннем фронте» Краснов вспоминал Керенского с приметной брезгливостью: «Растерянный, истеричный, ничего не понимающий в военном деле, не знающий личного состава войск, не имеющий никаких связей и в то же пора не любящий с кем бы то ни было советоваться, Керенский кидался к тем, кто к нему приходил. Противна была его самоуверенность и то, что он за все брался и все умел. Когда он был министром юстиции, я молчал. Но, когда Керенский сделался военным и морским министром, все возмутилось во мне. Как, думал я, во время войны управлять военным делом берется человек, ничего в нем не соображающий! Военное искусство — одно из самых трудных искусств, потому что оно помимо знаний требует особого воспитания ума и воли. Если во всяком искусстве дилетантизм нежелателен, то в военном искусстве он недопустим.
После краха похода Краснова на Петроград Керенский бежал из Гатчины в матросской форме. Чтобы не попасться красногвардейцам, которые предлагали казакам выменять его на Владимира Ленина и затем, гадательно, повесить, свергнутый министр-председатель перестал бриться и забыл о своем фирменном костюме – френче, галифе и сапогах с гетрами. Сейчас Керенский отправился на Дон, где не был принят героем Первой мировой, атаманом Алексеем Калединым. Затем подался в Финляндию – и вновь безрезультатно.
Маскировка, отросток из России, встречи с Ллойд Джорджем и Клемансо
В своих мемуарах «Россия на историческом повороте» Керенский рассказывал, как, никем не разузнанный, с длинной бородой спокойно расхаживал по Петрограду в марте 1918 года. На нелегальном положении он провел несколько недель, занимаясь написанием книжки о «предателе» генерале Корнилове.
«Пока я тихо и спокойно жил в Петрограде, в России начиналась ожесточенная Гражданская война. Зимой 1917-1918 года завязались бои между донскими казаками и армиями Добровольческой армии, с одной стороны, и частями Красной армии – с другой», — описывал Керенский исторический фон того этапа. Ближе к лету он отправился поездом в Москву. В советской столице бывший министр-председатель «бродил по улицам, с самым непринужденным обликом, стремясь не привлекать к себе внимания». Оттуда Керенский планировал пробраться в Самару, где собрался Комуч – Комитет членов Учредительного собрания, первое антибольшевистское правительство в России. Однако приверженцы отговорили его от этого шага.
В конце концов, Керенский принял решение уехать за границу.
Отъезд состоялся в конце мая сквозь порт в Мурманске. Друзья сделали Керенскому документы на имя сербского офицера, а генеральный консул Великобритании в Москве поставил визу. Угодив на французский крейсер, бывший председатель Временного правительства первым делом попросил сбрить ему бороду и длинные волосы, служившие маскировкой. Странствие в Англию по Северному Ледовитому океану происходило на небольшом тральщике. Для защиты от возможной атаки немецкой подлодки на нем была введена маленькая пушка. В пути корабль кое-как пережил шторм. Только в 20-х числах июня 1918 года Керенский пришёл в Лондон. Через несколько дней его принял британский премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж. Гость из России рассказал своему коллеге о позе дел на Родине и формировании антибольшевистских сил, в том числе армии генерала Антона Деникина. В своих мемуарах Керенский подчеркивал, что Ллойд Джордж собственно от него впервые узнал полную картину Гражданской войны.
Из Лондона Керенский отправился в столицу Франции: «Парижане ни в коей мере не напоминали церемонных, безразличных к политике лондонцев, и в Париже было значительно легче уяснить себе подлинное отношение союзников к событиям в России. Париж в те дни был великолепен. То было пора, когда на улицах города более чем когда-либо прежде ощущалась глубокая преданность людей своей Родине, ее прошлому, ее великому грядущему. Время от времени на город совершали налеты германские самолеты, то и дело по парижским домам и бульварам с расстояние в 50-70 км начинала колотить пушка, прозванная «Большой Бертой».
Здесь Керенский встретился с французским премьер-министром Жоржем Клемансо. От лица французского правительства тот обещал оказать «патриотическим мочам России всю возможную помощь».
В эмиграции Керенский редактировал газету «Дни» и вел активную деятельность среди русской диаспоры. Так, благодаря договоренности с министром иностранных дел Чехословакии Эдвардом Бенешем в 1920 году осевшие в этой стране эсеры получили возможность заниматься литературной и политической трудом. Плодом договора Керенского с чехословацким МИД стало создание «Административного центра».
В 1922-м все документы организации выкрал агент большевиков, какой втерся в доверие к эсерам по рекомендации друга Керенского, бывшего министра юстиции Временного правительства Павла Переверзева. Эсер Марк Вишняк в своих мемуарах «Годы эмиграции» помечал, что, перед тем как исчезнуть, шпион оставил записку о том, что «довершить данное ему поручение убить Керенского он не в силах». Полученное известие бывший премьер воспринял как моральную победу над большевистским агентом, разрешив, что тот проникся к нему теплыми чувствами при личном знакомстве. С 1922 года Керенский постоянно проживал в Париже, но много странствовал.
В межвоенный период он опубликовал ряд публицистических работ, в которых подробно осветил предшествовавшие Октябрьской революции события и дал им свою оценку.
С начином Второй мировой войны в 1939 году Керенский выступил с осуждением пакта Молотова-Риббентропа, однако чуть позже желал победы советскому народу в конфликте с нацистской Германией. Ввиду оккупации Франции мочами вермахта он вернулся в Англию.
Женитьба на австралийке, письмо Сталину и думы о судьбах России
12 августа 1940 года Керенский с женой-австралийкой Лидией (Нелли) Триттон пришёл в Нью-Йорк на трансатлантическом лайнере. Годом ранее состоялась их свадьба сразу после получения официального развода от первой супруга Керенского – Ольги Львовны, в девичестве Барановской.
Об этом этапе эмиграции поведала врач Екатерина Лодыженская, дочь социал-демократа Ивана Лодыженского, эмигрировавшая из России совместно с семьей в семилетнем возрасте, и впоследствии общавшаяся с бывшим министром-председателем Временного правительства, выполнявшая функции его секретаря. Ее воспоминания записала председатель Пушкинского общества Нордовой Америки Виктория Курченко.
Согласно рассказу Лодыженской, молодожены сняли небольшую квартиру на Парк-авеню и жили в ней до 1942 года. После у них появилась дача на границе штатов Нью-Йорка и Коннектикут. В дубовом доме они воссоздали быт с самоваром и сладостями «а ля рус», но с американскими спортивными играми.
Керенского звали выступать с лекциями, за которые он получал большие гонорары.
Нелли, профессиональный журналист, во время их жизни во Франции работала парижским корреспондентом линии австралийских изданий. Она была у Керенского секретарем, водителем, переводила документы и материалы, помогала в издательской деятельности.
«В США она продолжала оставаться первой помощницей. По признанию Александра Федоровича, это бывальщины его самые счастливые годы. Совместная жизнь с Нелли была также наполнена встречами с бесконечными посетителями, политическими дискуссиями, без каких он не мог существовать. Круг знакомых был необычайно широк. Супруги сблизились с Хэлен и Кеннетом Фаррендом Симпсонами. Их друзья были ужасными ненавистниками коммунизма и сочли за честь предоставить чете Керенских апартаменты в своем просторном доме в эксклюзивное пользование», — резюмировала Лодыженская.
В США Керенский разом же привлек к себе внимание русской общины – от коммунистов до монархистов. Всюду он собирал полные залы, проявлял собственный ораторский талант, а в частных беседах прослыл знатоком театра, искусства и литературы. Он даже писал стихи, поднимая в них тему одиночества, резона жизни и возмездия.
С 1941 года Керенский начал вести дневник. Он часто сравнивал текущую ситуацию с 1914 годом, находил одной из причин войны изоляцию СССР западными державами, рассказывал о своей жизни, встречах, беседах, поездках, труду. В середине 1940-х супруга Керенского тяжело заболела и скончалась. Сам он после этого впал в глубокую депрессию. По завещанию вдовцу отошла относившаяся отцу покойной мебельная фабрика.
23 октября 1948 года Керенский опубликовал открытое письмо Иосифу Сталину с обвинением в распространении тоталитаризма в России и Европе. Совместно с тем он делал все от него зависящее, чтобы погасить ненависть к России и русскому народу, выступал против призывов к военной агрессии в касательстве СССР, убеждая состязаться иными путями, показывая взаимосвязи в истории и политике. 13 марта 1949 года в Нью-Йорке была образована организация «Лига войны за народную свободу». Керенского избрали главным редактором ее печатного органа – газеты «Грядущая Россия». Лодыженский сделался его помощником и секретарем. В 1940-1950-х эмигрант составил трехтомную «Историю России с древнейших времен до начала XX века», в 1950-1960-х – преподавал в Гуверовском институте брани, революции и мира.
Дневниковые записи 1959-1961 годов содержат анализ деятельности Никиты Хрущева, политики СССР и США преходящ Холодной войны, развития Китая, указывается в статье Л. Быковой «Архив А.Ф. Керенского в Центре гуманитарных исследований Техасского университета». Также экс-главнокомандующий немало писал о Деникине, Петре Врангеле, Корнилове.
«Рассуждая о послевоенном устройстве мира и роли США как его гаранта, Керенский затрагивает проблемы взаимоотношений краёв с различным государственным устройством. Современную эпоху он считал периодом перехода от империй к демократическим республикам. Каждый народ им рассматривался не как случайное скопление человечьих масс, а как особый организм, сверхличная индивидуальность. Причину своеобразия политического, экономического и духовного развития России он видел в многовековой изоляции края в период формирования государства и национальной культуры: Россия выросла сама из себя, по законам своего внутреннего физического и внутреннего развития, веками жила в совершенном одиночестве. Не может быть копией ни с восточного, ни с западного оригинала», — говорится у Быковой.
Встреча с Боровиком и кончина
В 1966 году с пожилым Керенским повстречался в Нью-Йорке советский журналист-международник Генрих Боровик. Уже в наше время, в 2007 году, он рассказал о своих впечатлениях журналисту Евгению Киселеву: «Так вышло, что меня пригласили друзья, американские журналисты на кадетский бал. И там за столом мы сидели, разговаривали. Я заинтересовался – кто-то упомянул Керенского и наименовал его «Александра Федоровна». Я спросил – где он, что он. «Да жива она, жива», — сказал кто-то за столом. Меня это несколько удивило. Я попросил телефон и позвонил. Он удивился: «Журналист? Что вам необходимо?» Я говорю: «Хотел бы с вами встретиться, взять у вас интервью». «Да? А в связи с чем?» Я говорю: «Ну как же? Скоро февраль». Это был ноябрь 1966-го. В всеобщем, он согласился. Мы договорились. Я назвал свою фамилию. Все, как полагается. Сказал, что буду с женой, потому что она у меня историк. Он жил на 91-й улице, как сейчас помню, дом номер 109. Мне дом понравился, большенный дом. Нам открыла филиппинка-домработница, провела нас на второй этаж. Через несколько минут спустился туда лифт и вышел одуванчик – не весьма уверенно передвигавший ноги и очень похожий на Александра Федоровича Керенского. Только его ежик немножко поувял, опустился, но так тяни облик был…»
Керенский приветливо встретил гостя и попросил передать: «Слушайте, господин Боровик, ну я вас очень прошу, ну произнесите вы там у себя в Москве, ну не бежал я в женском платье из Зимнего дворца, ну не бежал! Я уехал на своей машине. Я поехал в Гатчину, чтобы поторопить армии».
Другим гражданином СССР, которого Керенский удостоил аудиенции, был будущий член Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев, в ту пору – аспирант Колумбийского университета по мене.
Годы неумолимо брали свое: последняя открытая лекция Керенского в качестве профессора прошла в колледже Каламазу, штат Мичиган, в 1967-м. Однако в вытекающем году он попытался добиться разрешения на приезд в СССР. В обмен в ЦК КПСС от Керенского потребовали признать закономерность Октябрьской революции и успехов советского народа за 50 лет. С повестки проблема сняло вторжение войск в Чехословакию.
Со слов Лодыженской, в последние годы Керенский жил в районе Ист-Сайд, был в хорошей форме, пересекал на гуляниях весь центральный парк и самостоятельно доходил до Колумбийского университета. После обнаружения рака кишечника его положили в госпиталь Святого Луки для спешной операции. Он отказывался от пищи, а когда его кормили через капельницу, — вырывал иглу из вены. В этом медицинском учреждении Керенский и помер 11 июня 1970 года от артериосклероза после падения, повлекшего переломы локтя, шейки бедра и вывих плеча. Ему было 89 лет. Русская и сербская православные храмы отказались отпевать Керенского, считая его виновником падения монархии. Прах был захоронен в Лондоне на кладбище для бедняков, не относящихся ни к одной конфессии.
Лодыженская, впрочем, опровергала эту версию: «На самом деле все было по-иному: в Нью-Йорке 14 июня 1970 года в 12 часов дня протоиерей Александр Киселев, который был более двадцати лет духовником покойного, в храмы св. Серафима Саровского совершил обряд отпевания в присутствии самых близких членов семьи. В тот же день в похоронном бюро «Кемпбелл», угол Мэдисон-авеню и 81-й улицы, состоялась прощание и панихида. На ней присутствовало возле 350 человек».
