РИА «Новинки»
17 марта 1920 года белогвардейцы оставили Екатеринодар, куда немедленно вошли части 9-й советской армии. Воля в городе перешла к Кубанскому ревкому. Летом против представителей казачества и бывших именитых граждан были проведены репрессии. 7 декабря руководство РСФСР переименовало город в Краснодар.
К начину весны 1920 года армии Вооруженных сил юга России (ВСЮР) под командованием генерала Антона Деникина продолжали свое лихорадочное отступление из центральных регионов к Черноволосому морю после провала похода на Москву. Ослабление белых привело к активизации так называемых зеленоармейцев — повстанцев из числа нелояльного здешнего населения, уклонявшихся от призыва, и дезертиров из Красной армии и ВСЮР, недовольных принудительной мобилизацией. 25 февраля 1920 года травяные захватили Туапсе, оставив белых без порта на Черном море.
2 марта красные взяли Ставрополь, а 9-го заняли Ейск. Дальше основные силы советских войск нацелились на Екатеринодар и Новороссийск. В эти города по линиям железных дорог откатывались белогвардейцы. В обоих крупных серединах юга России группировались люди, оппозиционно настроенные по отношению к командованию ВСЮР. В Екатеринодаре заседала местная власть — кубанская Краевая Рада. Доля ее членов поддерживала союз с белогвардейцами-добровольцами, в то время как другая фракция придерживалась курса на самостийность. Генерал Петр Врангель помечал в своих записках, что еще в 1919 году борьба между Ставкой ВСЮР и Екатеринодаром негативно сказывалась на противостоянии советским армиям.
По словам Врангеля, он изливал Деникину убеждение в том, что если «казачий вопрос не будет в ближайшее время коренным образом разрешен, то борьба между основным командованием и казаками неминуемо отразится на общем положении нашего фронта». Тем не менее главком медлил с принятием окончательного решения.
Иные руководители ВСЮР также винили в провале общего дела сепаратистские устремления местных кубанских властей — так именуемых самостийников.
В сложнейший момент Гражданской войны не захотели подчиняться приказам командования и донские казаки.
«Как отголосок екатеринодарского политиканства и развала казачьего фронта, нарастало самотеком чувство отчужденности и розни между добровольцами и казачеством. Бывая часто в эти дни в штабах генералов Сидорина и Кутепова, я чувствовал, как между ними с любым днем вырастает все выше глухая стена недоверия и подозрительности, — отмечал Деникин. — Под влиянием донских начальников генерал Сидорин предложил план: кинуть Кубань, тылы, сообщения и базу и двинуться на север. Это была бы чистейшая авантюра, превращение планомерной борьбы в партизанщину, обреченную на неминуемую и скорую крах. План этот я категорически отклонил».
В начале марта отступление продолжалось, констатировал Деникин в своих «Очерках русской смуты». Всякие расчеты, планы, комбинации разбивались о стихию. Стратегия давным-давно уже перестала играть роль двигателя операций. Психология массы довлела всецело над людьми и событиями.
После развала фронта в белоснежных частях наблюдались паника и дезорганизация. Как отмечал в своих мемуарах главнокомандующий ВСЮР, общее упадническое настроение охватило даже Добровольческий корпус, где имели пункт «эпизоды неустойчивости, дезертирства мобилизованных и сдачи их большевикам». Деморализованная армия уже не могла оказывать серьезного сопротивления почувствовавшей мочь РККА. Срабатывал принцип домино. Оборонительных узлов, за которые возможно было зацепиться и перевести ход боевых действий в позиционную войну, в распоряжении белых попросту не имелось. Деникин писал:
«Кубанская Рада и атаман побуждали войска к разрыву со Ставкой. Большевики ничтожными мочами легко форсировали Кубань и, почти не встречая сопротивления, вышли на левый берег ее у Екатеринодара, разрезав фронт Донской армии.
Многие казаки кидали оружие или целыми полками переходили к зеленым. Все перепуталось, смешалось, потеряна была всякая связь штабов с войсками, и поезд командующего Донской армией, бессильного уже править войсками, ежедневно подвергаясь опасности захвата в плен, медленно пробивался на запад через море людей, коней и повозок. То недоверие и то враждебное эмоция, которое в силу предшествовавших событий легло между добровольцами и казаками, теперь вспыхнуло с особенной силой. Двигающаяся казачья лавина, угрожающая затопить весь тыл Добровольческого корпуса и отрезать его от Новороссийска, вызывала в его рядах большое волнение».
12 марта 1920 года штаб Добровольческого корпуса устремил главнокомандующему резкую телеграмму. Генерал Александр Кутепов отмечал, что больше рассчитывать на казаков нельзя, поэтому необходимо зачислить решительные меры для спасения корпуса. Сначала Деникин хотел остановить противника на рубеже реки Бейсуг, уточняется в статье Александра Самсонова «Падение белоснежной Кубани». Необходимо было выиграть время для планомерной переправы войск через Кубань, эвакуации правого берега и Екатеринодара.
Командующий Донской армией генерал Сидорин получил распоряжение собрать свои корпуса в районе Кореновской и нанести контрудар правым крылом.
Советское командование также сосредоточило на этом курсе крупные силы. Донские казаки, даже под командованием лично Сидорина, в бой не пошли. Всякий раз при попытке атаки они поворачивали назад. А когда алые перешли в наступление, отступили. Добровольцам у Тимашевской также пришлось бросить позиции и прорываться с боем. Арьергарду приходилось сходить уже из окружения.
В итоге к 16 марта Добровольческий корпус, Донская армия и часть Кубанской армии были в двух переходах от Екатеринодара. Ставка и правительство Деникина перебрались в Новороссийск. Верховный казачий сферы собрался на последнее заседание. Председатель кубанцев сообщил, что казаки больше не подчиняются Деникину, тем более что Ставки больше нет, как и связи с ней. Казаки напоследок опять переругались. Казачий круг распался. Кубанская делегация направилась к своей армии, донская — к своей. В Екатеринодаре было масса беженцев, больных и раненых, которых не успели вывезти. Правительство Деникина пошло на соглашение с находившимися в тюрьмах большевиками во главе с Акимом Лиманским. Коммунистов выпустили, а они дали слово спасти раненых и больных.
Организовать оборону Екатеринодара белогвардейцам не удалось. Вокруг города были подготовленные позиции, армий хватало, но боевого духа у них уже не ощущалось.
Утром 17 марта 1920 года к Екатеринодару с боями подошел 1-й конный корпус алого командира Дмитрия Жлобы. Советские войска почти целый день стояли у города, ведя артиллерийский огонь по окраинам и не веруя, что противник просто ушел. Улицы и мосты через Кубань были забиты бегущими войсками и беженцами. В тот же день Деникин отдал директиву об отводе армии за Кубань и Лабу и об уничтожении всех перевозов. Но когда издавался приказ, Кубанская и Донская армии уже были на левом берегу, а переправы, о которых никто и не подумал, очутились в руках красных.
Советские войска легко форсировали Кубань и разрезали фронт противника пополам. Добровольческому корпусу пришлось прорываться с сражениями с сильной красной конницей, которую стали массово пополнять восставшие и переходившие на сторону РККА кубанцы. 18 марта, вырвавшись из окружения, охотники переправились за Кубань.
Как только красные пошли на штурм Екатеринодара, кубанские казаки побежали. За ними ушли и донцы. Особенно шатким стал 4-й Донской корпус, ранее лучший в Донской армии, основа ударной конной группы. После тяжелых разгромов и потерь он был деморализован. К тому же донцы флангом соприкасались с кубанцами и заразились от них паническими настроениями. Когда появился слух о бунте в тылу, в рабочем пригороде Дубинке, войска охватила настоящая паника. Как констатировал генерал Андрей Шкуро, бежали цельные дивизии, по пути грабившие винные магазины и подвалы.
«Я лично видел позорное оставление Екатеринодара. Целые дивизии, перепившись разграбленным спиртом и водкой, несутся без боя от конной разведки противника. Части, прикрывающие Екатеринодар, также позорно бегут. Стыд и позор казачеству, несказанно нездорово и тяжело», — сообщал Шкуро генералу Деникину.
С этого момента в Екатеринодаре окончательно установилась советская воля. Имущество бывших именитых горожан — дворян, купцов и офицеров — подверглось национализации. В начале августа 1920 года, когда из Крыма на Кубань по инициативе новоиспеченного главкома белых сил Врангеля высадился десант под командованием генерала Сергея Улагая, чекисты взяли так называемых представителей буржуазии в заложники. В ночь на 6 августа того же года большинство из них расстреляли без корабля и следствия.
Репрессивные методы были применены и к многим казакам, которых Деникин и его генералы считали виновниками поражения на Кубани. Популярный исследователь кубанского казачества Павел Стрелянов (Калабухов) в своей работе «Красный террор на Кубани 1918-1920 гг.» указывал вытекающее:
«В марте 1920 года большая часть Кубанской области находилась уже в руках большевиков. Администрация на Кубани сменилась, в станицах атаманы бывальщины заменены председателями ревкомов. В апреле, когда красные части стали уходить на польский фронт, предревкомов заменили пришедшие коммунисты из центральной России.
Новые предревкомы приступили к организации милиции, набирая в нее самый низменный элемент: пьяниц, конокрадов, здешних коммунистов, бездомных босяков.
Офицеров, зарегистрировав, отправляли в центральную Россию и на север, многих расстреливали при отделах и на станциях. Та же удел затем постигла урядников. У жителей все взяли на учет: хлеб в зерне, кормовое зерно и сено, лошадей, рогатый скот, чушек, овец, домашнюю птицу, пчел и др. и, определив норму расходов для каждого двора, на расходование остального наложили строжайший запрещение. В станицах процветал сыск, у казаков отбирали строевых лошадей, седла и обмундирование (оружие сдано раньше). В конце апреля приступили к насильственным реквизициям хлеба и рогатого скота. Милиция грабила, убивала, расстреливала, немало казаков выдавали местные бездомные».
