Квартира № 50 в доме 302-бис по Садовой улице в романе «Искусник и Маргарита», где обитал Воланд и его «нечистая сила», получила известность как «нехорошая квартира». Она имеет прообраз: Булгаков с женой Татьяной Лаппой в 1921-1924 гг. существовали в квартире № 50 в доме № 10 по Большой Садовой улице в Москве. В этом же доме они потом жили в квартире №34. Эти квартиры, дом и их реальные обитатели отпечатлелись не только в романе, но и в целом ряде рассказов и фельетонов: «№ 13. – Дом Эльпит-Рабкоммуна», «Псалом», «Самогонное озеро», «Воспоминание…» и др. [1].

Как достояние литературной истории Москвы реальный дом №10 по Большенный Садовой впервые был отмечен в воспоминаниях одного из его жильцов, знавшего писателя [2]. Не останавливаясь на его краеведческих исследованиях прообразов и прообразов романа «Мастер и Маргарита», обратимся к его выводу и описанию истории дома: «Итак, никакого дома 302-бис не было. Зато был и кушать дом № 10 на Большой Садовой — дом Пигит, как называют его московские старожилы.

Дом пятиэтажный (шестиэтажным автор величает его, думаю, опять-таки из влюбленности к легкому камуфляжу). Один из двух его корпусов – тот, что на пол-этажа повыше, выходит фасадом на улицу; другой – буквой П – находится во дворе, куда ведет долгая подворотня. Когда-то две клумбы и фонтан украшали его асфальтовый прямоугольник. В центре фонтана стояла скульптура: мальчик и девочка под зонтом. Сейчас на этом месте растут два деревца, огороженные низенькими зелеными колышками.

Сначала дом не предназначался для жилья – богач Пигит строил табачную фабрику. Но в самый пыл строительства пришло запрещение возводить фабрику внутри Садового кольца. Пигит не растерялся, и промышленное здание быстро обратилось в жилое. Фабрика „Дукат“ выросла по соседству, в Тверском-Ямском переулке.

Проходя мимо дома Пигит теперь, в эпоху пластика и железобетона, вы вряд ли обратите на него внимание: типический для старой Москвы доходный дом, какие строили в начале века в расчете на „чистую публику“. А прежде, до реконструкции Садового перстни, еще не стиснутый громадами каменных соседей, дом выглядел внушительно. Шикарные эркеры, лепные балконы… Нарядный, полукругом выгнутый палисадник отделял дом от тротуара».

Понятно, что булгаковедов, как и авторов воспоминаний о Булгакове фигура владельца дома мало занимала. И в этой публикации о нем итого лишь сообщалось: «Бельэтаж с длинными балконами на улицу занимал сам Пигит. Компаньон его, владелец гильзовой фабрики Катык („Покупайте гильзы Катыка!“), разместился на четвертом этаже второго корпуса». Дальше В. Лёвшин первым идентифицировал, что «дом Пигит», это «не фон, не место действия, не поставщик сюжетов и реалий, а герой повествования» в рассказе Булгакова «№ 13. – Дом Эльпит-Рабкоммуна».

Тут действие происходит в начале 1920-х годов, когда дом уже стал общенародным достоянием, хотя начальствовал им тогда «„гениальнейший из всех московских правящих Борис Самойлович Христи“, за которым стоит колоритная фигура „матово-черного дельца в фуражке с лакированным козырьком“ – караим Сакизчи, правивший домом при Пигите и оставленный в той же должности после революции по причине своей полной незаменимости» [2, с. ].

По поводу владельца дома в [2] можно отыскать другие сведения, как выясняется, весьма неточные: «Прототипом Эльпита, платящего жалование Христи за сохранение дома, послужил не сам И. Д. Пигит, как представляется, благополучно эмигрировавший, а А. Б. Манасевич». На самом деле Пигит умер еще до революции. Манасевич, один из жильцов дома, не мог служить прообразом Эльпита: это явно собирательный персонаж, обобщающий черты реальных людей в соединении с фантазией Булгакова.

Сегодня многие люд, особенно известные, имевшие отношение к этому дому и к персонажам прозы Булгакова, в той или иной степени изучены. Однако желая не так давно в булгаковском музее проходила выставка «Дом Пигита», и многие сведения появились в Интернете, все-таки пока булгаковеды рыли недостаточно глубоко, и связи этого дома с Евпаторией пока не выявили.

Обратимся к биографии хозяина дома на Садовой: «Пигит Илья Давидович (1851-1915); имел низшее караимское и всеобщей образование. И.Д. Пигит был выдающимся знатоком табака и производственным организатором и создал в г. Москве одну из самых больших и лучших в России фабрику табачных изделий под фирмой „Дукат“ <…>; он же самый крупный среди караимов жертвователь, покинувший после смерти более трех с половиной миллионов рублей золотом караимскому трудовому народу на разные национальные и филантропические цели» [3, с. 164]. Большая часть этих денег, согласно завещанию предназначалась «на приобретение земли и устройство на ней караимского поселения для приучения к земледельческой цивилизации нуждающихся караимов с безвозмездным пользованием их землей и устройством».

В этой же биографической справке содержатся важные для нас сведения: «Для этой мишени Илья Давидович незадолго до смерти лично сам облюбовал и приобрел недалеко от родного города Евпатории большое благоустроенное поместье с паровой мельницей и прекрасной пахотной землей в количестве 3200 десятин, назвав его по караимски „Имдат Пигит“, что означает „Поддержка Пигита“» [3, с. 164-165]. Из этого следует, что свое происхождение Пигит вел от Евпатории, и часть своих средств устремил землякам для устройства их жизни вблизи своего родного города. Это было не случайно – Евпатория уже в то время считалась духовной столицей караимов.

Что прикасается завещания Пигита, то из другого, более позднего, источника следует, что на самом деле имение не являлось большей частью его «движимого и недвижимого собственности, составлявшего более 3,5 миллионов рублей». Наследство делилось на две части: «Одну половину он завещал родственникам, директорам фабрики, работникам, караимским общинам. Прочие 50% он завещал Москве для учреждения в течение 12 лет профессионального полезного учебного заведения им. И.Д. Пигита» [4, с. 26].

Очевидно, что вторая половина наследства составляла денежные оружия и была или расхищена, или досталась советской власти, а учебное заведение в честь Пигита учреждено не было. Соответственно первая половина заключалась из дома Пигита, табачной фабрики «Дукат» и евпаторийского имения. Кому перешел по наследству дом, булгаковедение умалчивает, но вероятно, родственникам. Табачная фабрика со всеми ее делами и производством, скорее итого, отошла директорам.

Более подробно известна судьба имения: «Земля была приобретена у немца Ранке, и в момент покупки была в арендном пользовании братьев Гелеловичей <известных евпаторийских богачей>. Срок аренды истекал в 1921 году и потому И.Д. Пигит не желал рекламировать ее покупку до истечения срока аренды. В 1916 году И.Д. Пигит скончался. После его кончины братья Гилеловичи согласились до истечения срока аренды расторгнуть соглашение и передать землю в распоряжение Таврического и Одесского Караимского Духовного Правления и 5-ти уполномоченных от евпаторийской общины» [4, с. 26-27].

Но шла брань, потом произошли революции, и началась гражданская война. Выборы уполномоченных состоялись в Евпатории только 23 января 1918 года на сходе здешних караимов по организации караимского сельского общества на земле «Имдат Пигит». Автор публикации [4] считает, что документы о передаче поместья «в пользу караимского народа до конца оформлены не были из-за халатности душеприказчиков».

Но о каком юридическом оформлении можно сообщать, если в 1917 году власть в Крыму от монархии перешла к Временному правительству, а после его падения и периода многовластия в начине 1918 года установилась советская республика Таврида. Уже в конце апреля пришли немцы и началась германская оккупация. В ноябре немцы удалились, и их место заняла Антанта и деникинцы.

Продержались они до середины апреля 1919 года, и были изгнаны советскими войсками, ввёдшими Крымскую Советскую республику. И опять ненадолго, к концу июня белые войска и Антанта вновь заняли Крым, и он сделался их последним оплотом до ноября 1920 года. При этом в Крыму происходило столкновение и различных национальных интересов, в частности крымские татары пытались создать в Крыму свое страна.

Где уж тут было учитывать интересы немногочисленного караимского народа? Многие их представители были богатые или небедные люди, и советской волей причислены к буржуям, помещикам и кулакам. Душеприказчики не выделили денег на обзаведение хозяйством и приобретение инвентаря, а дали их только в долг. Братья Гелеловичи от аренды так и не отказались, и предоставили землю и инвентарь в субаренду. Тем не немного, первые пять семей поселенцев в 1919 году собрали первый урожай, расплатились с долгами.

Но в 1920 году при Врангеле по изданному им аграрному закону земля была отобрана. После установления советской власти в Крыму в конце 1920 года земля караимского поселения была поделена между малоимущими крестьянами, а впоследствии сделалась принадлежать колхозам и совхозам. Так закончилась история этого благотворительного начинания Пигита.

Подобная судьба постигла и дом Пигита. Он был национализирован советской волей, а его просторные и роскошные квартиры подверглись «уплотнению» и стали коммунальными. Управлять домом стали жильцы на правах рабочей комунны. В одну из горниц квартиры 50 довелось в 1921 году вселиться Михаилу Булгакову.

Но вернемся к истории табачной фабрики Пигита: «Летом 1891 года в Москве у внешних рубежей Садового кольца, среди деревянных домов Чухинского переулка, начали строиться двух и трехэтажные корпуса табачной фабрики „Дукат“ (ул. Гашека, д.6). <…> Обладатель предприятия тридцатидевятилетний купец 2-й гильдии И.Д. Пигит организовал на фабрике выпуск дешевых сортов табака, так называемого картузного табака (этот табак носили в картузах или в кисетах), махорки и недорогих папирос ручного производства. Выпуск табачной продукции рассчитывался на массового покупателя и на нее был большой спрос. Процветающее предприятие имело фирменный табачный лавка на Кузнецком мосту, множество мелких табачных магазинов и палаток, а также крупный склад табака в городе Бахчисарае» [4, с. 23].

Оказывается, что сведения Лёвшина, что на пункте «дома Пигита» сначала строилась фабрика, неверны: дом был построен только в 1906 году[1] [5, с. 716]. Очевидно потому, что строился он на доходы от реализации продукции табачной фабрики. Возникает вопрос, почему же Пигит назвал свою фабрику в честь Катыка и Дувана?

Это вновь возвращает нас к изучению связей Пигита с Евпаторией. Будучи уроженцем Евпатории, он не раз в ней случался, имел там «домик». Он состоял в Евпаторийском обществе попечения о бедных караимах. К нему не раз обращались за помощью евпаторийцы. По воспоминаниям председателя этого общества М. Айваза, в 1908 году на даяния местных благотворителей, среди которых А.М. Гилелович (посмертно) и его наследники выделили 50 т. руб., были построены здания «Женского профессионального училища», где обучались швеи и швеи.

Однако на этом местные ресурсы исчерпались, и тогда Айваз обратился к Пигиту с просьбой выделить 1000 руб. на новую обстановку и учебные пособия: «Пигиту весьма понравилось, что мы в школе ввели преподавание караимского Закона Божия и он дал 3000 руб.» [6, с. 47].

В училище был оборудован зал, где ставились детские постановки и проводились литературные вечера. На одном из них побывал Пигит: «Вечер этот привел его в такой восторг, что, уходя, он сказал, что жертвует Обществу имеющийся у него в Евпатории домик» [6, с. 49]. Кроме этого, для училища Пигит обещал дать 100 т. руб. «на его расширение и постройку второго этажа дома». Но это происходило незадолго до смерти миллионера, и оформить и передать эти дары он не успел. Айваз и другие члены Общества поехали в Москву на похороны Пигита, но запоздали. От наследников узнали, что по завещанию на благотворительность Пигит оставил 200 т. руб. Душеприказчики согласились выделить для училища 125 т. руб., но, как и в случае поместья, по словам Айваза «из-за государственного переворота осуществить это оказалось невозможным» [6, с. 50]. Если учесть, что Пигит помер в 1915 году, то можно заключить, что и в этом случае наследники и душеприказчики не торопились выполнить волю покойного и свои слова.

Благотворителями были и учредители табачной фабрики «Дукат», хозяином которой стал Пигит. Для Дувана и Катыка Евпатория тоже была родимым городом.

Абрам Ильич Катык (1860-1936) в караимских источниках характеризуется «выдающимся производственным организатором и коммерсантом», популярным не только в России, но и в Западной Европе. В 1890 году как главный инициатор и главный основатель он вместе с братом Иосифом Ильичем Катыком создал в Москве «величайшую в вселенной» гильзовую фабрику для табачных изделий [3, с. 92]. Он много лет стоял во главе Московской караимской общины, а в 1907 году сделался одним из главных основателей и бессменным Председателем Правления Московского караимского благотворительного общества вспомоществования бедным караимам.

В 1917 году эти общества бывальщины упразднены, а фабрика Катыка, как и фабрика «Дукат», была национализирована. Однако Катык был принят на советскую службу и несколько лет заключался коммерческим директором в Совпольторге в Москве: «Два раза Катык ездил по службе за границу, причем все задания Советского правительства выполнял беспорочно и точно, вполне оправдав оказанное ему доверие». Тем не менее, советская власть не обеспечила ему достойную старость: «Последние свои годы Катык провел в нужде, какая и послужила главной причиной его смерти» [3, с. 93].

Эзра Исаакович Дуван (1844-1906) всю жизнь прожил в Евпатории. О том, какие дела вязали его с Катыком и Пигитом, сведений найти не удалось. Однако понятно, что караимы обычно старались иметь дело со своим сферой, особенно в коммерции и предпринимательстве. К 1890 году Дуван, как старший из троих, уже имел в Евпатории большие средства, и вероятно мог ссудить Катыка и Пигита начальным капиталом для создания их фабрик.

В Евпатории он был популярен как видный городской и общественный деятель и крупный благотворитель. Много лет состоял гласным городской думы, почетным мировым судьей, председателем всемирного съезда Евпаторийского округа, участвовал в попечительских и училищных советах в сфере образования. Правительство наградило его рядом золотых медалей и орденами вплоть до Владимира 4-й степени [3, с. 48]. Евпатории Э.И. Дуван завещал 100 т. руб. золотом[2], и это в 1905 году бывальщины большие средства.

Культурные пристрастия Пигита и Катыка нам не известны, а что касается Э.И. Дувана, то про него отмечали: «В караимских делах Д. участия не принимал» [3, с. 48]. Этот же ключ сообщает, что его сыновья «национального образования (т.е. знания родного языка и литературы) от отца» не получили. В этом нет ничего удивительного. После присоединения Крыма к России караимы сделались полноправными гражданами, многие из которых стремились получить полноценное образование и овладеть русской культурой. Без этого те же Катык и Пигит не преуспели бы в своих предпринимательских делах в Москве, в российской окружению. Дуван и его сыновья без этого не смогли бы добиться успехов и известности в обществе, в своей карьере, в достижении богатства.

Упреки в том, что у них было «пренебрежительное касательство <…> ко всему родному национальному и слепое подражание всему европейскому», вряд ли справедливы. В истории России много примеров, как люд самых различных национальностей, в первую очередь, ощущали себя российскими гражданами, становились людьми, прежде всего, российской цивилизации. Многие принимали православие.

Например, один из сыновей Э.И. Дувана – Исаак Эзрович Дуван-Торцов окончил юридический факультет Киевского университета, был присяжным поверенным, но покинул эту профессиию, а приобрел известность как выдающийся артист и декламатор. Он много лет занимался театральной и преподавательской деятельностью в Киеве, поэтому М. Булгаков, с гимназических лет увлекавшийся ареной, наверняка о нем знал. В 1912 году И.Э. Дуван-Торцов получил приглашение в Московский художественный театр, где под руководством Станиславского успешно играл до крышки Первой Мировой войны, а во время гражданской войны уехал за границу. Живя с 1920 года в Лондоне, он создал там свою драматическую студию, успешно в ней преподавал, снимался в кино.

Его брат Семен Эзрович был выступающим городским, земским и общественным деятелем в Евпатории и Евпаторийском уезде. В 1906-1910 и 1915-1917 годах как городской башка возглавлял Евпаторию. Еще при его жизни одна из центральных улиц города была названа Дувановской, и сегодня сохраняет это название в его честь. Он немало сделал для того, чтобы превратить Евпаторию в первоклассный европейский курорт по лучшим образцам того времени.

Для развития цивилизации в городе был построен один из лучших театров того времени на юге России, и Пушкинская аудитория для народного просвещения. На свои оружия С.Э. Дуван построил городскую публичную библиотеку им. Александра II (ныне им. А.С. Пушкина), для которой было приобретено и передано гражданами города, в том числе самим С.Э. Дуваном, большенное количество книг. Свою богатую библиотеку завещал городу и его отец. К сожалению, за прошедшие 100 лет от первоначального богатого фонда библиотеки немного что уцелело.

Это семейство состояло в родстве с легендарным гаханом (патриархом) караимов «Хаджи Агой» Симой Соломоновичем Бабовичем (1788-1855), сыновья Э.И. Дувана бывальщины его внуками. Это был богатейший человек и землевладелец в Крыму. Он около 40 лет фактически возглавлял всех караимов и «обессмертил свое имя многими великими заслугами перед караимством» [3, с. 12]. Собственно при нем Евпатория стала столицей караимов, где сам Бабович как гахан проживал в 1839-1855 гг.

Ему было поручено руководить реставрацией знаменитого Бахчисарайского дворца, воспетого Пушкиным. Весьма вероятно, что Бабович встречался с великим русским стихотворцем. После пребывания в Крыму Пушкин всю жизнь носил караимское кольцо с сердоликом, подаренное Бабовичем супруге крымского правителя графа Воронцова.

После кончины Пушкина Бабович был среди двух человек, подписавшихся на посмертное издание собрания сочинений поэта в Евпаторийском уезде. Тем самым караимскому народу было завещано почтение не только к Пушкину, но и ко всей российской культуре. В связи с тем, что точная история предков Пушкина неизвестна, исследователями выдвинута версия караимского генезисы Пушкина. Как мы видели на примере «матово-черного» караима Сакизчи, среди них действительно бывают люди, по обличию близкие к африканским обитателям.

Потому есть некоторые основания того, что «арап Петра Великого», предок Пушкина Ганнибал, был малолетним «черным» караимом, какого выдали за отпрыска эфиопских царских кровей. Документального подтверждения этому исследователи до сих пор не нашли, и вполне вероятно, что родословная пушкинского предка была сочинена в угоду Петру.

Такова историческая подоплека той цепи событий, какая привела караимов, выходцев из Евпатории, в Москву, к участию в российской предпринимательской деятельности. Без сомнений, что в основе всех их серьезных предприятий залежал караимский, и в основном крымский и евпаторийский капитал. Одним из таких предприятий и стал доходный дом Пигита.

Бурные послереволюционные события повергли в Москву и в этот дом бывшего врача и начинающего писателя Михаила Булгакова. Благодаря ему прообраз этого дома навсегда вошел в знаменитые сейчас произведения русской литературы. В рассказе «№ 13. – Дом Эльпит-Рабкоммуна» мы не видим караимов, хотя связи Булгакова с Евпаторией теперь популярны по крайней мере с 1911 года [7. с. ]. В рассказе-притче такие подробности не были нужны, дом здесь является символом «старее жизни», остатки которой должны теперь существовать при «новой советской жизни» в виде рабочей коммуны, прообраза дальнего коммунистического будущего. Булгаков не верил в это будущее, и он показывает гибель дома. Тем самым показана не только неизбежная гибель «престарелого мира», но и эфемерность «новой жизни», которая строится по принципу «все отобрать и поделить».

«Был дом… Большие люди — большая житье.

<…> Четыре лифта ходили беззвучно вверх и вниз. Утром и вечером, словно по волшебству, серые гармонии труб во всех 75 квартирах наливались теплом. В кронштейнах на площадках пылали лампы… В недрах квартир белые ванны, в важных полутемных передних тусклый блеск телефонных аппаратов… Ковры… В кабинетах беззвучно-торжественно. Массивные кожаные кресла. И до самых верхних площадок существовали крупные массивные люди. Директор банка, умница, государственный человек с лицом Сен-Бри из «Гугенотов», лишь чуть испорченным какими-то странноватыми, не то нездоровыми, не то уголовными глазами, фабрикант (афинские ночи со съемками при магнии), золотистые выкормленные женщины, всемирный феноменальный бас-солист, еще генерал, еще… И мелкота: присяжные поверенные в визитках, доктора по абортам…

Большое было время…» [8, с. ].

Здесь у Булгакова и восхищение комфортом и налаженным бытом, к чему он был вечно неравнодушен, и ирония по отношению к прежним обитателям Дома. Столь же иронично и сатирическое изображение новой жизни Дома:

«И ничего не сделалось. Sic transit gloria mundi![3]

Страшно жить, когда падают царства. И самая память стала угасать. Да было ли это, Господи?.. Генерал от конницы!.. Слово какое!

Да… А вещи остались. Вывезти никому не дали.

Эльпит сам ушел в чем был.

Вот тогда у ворот, рядышком с фонарем (огненный «№ 13»), прилипла белая таблица и странная надпись на ней: „Рабкоммуна“. Во всех 75 квартирах оказался невиданный люд[4]. Пианино умолкли, но граммофоны бывальщины живы и часто пели зловещими голосами. Поперек гостиных протянулись веревки, а на них сырое белье. Примусы шипели по-змеиному, и днем и ночью плыл по лестницам щиплющий чад. Из всех кронштейнов лампы пропали, и наступал ежевечерно мрак. В нем спотыкались тени с узлом и тоскливо вскрикивали:

— Мань, а Ма-ань! Где ж ты? Черт те возьми!

В квартире 50 в двух горницах вытопили паркет. Лифты… Да, впрочем, что тут рассказывать…» [8, с. ].

В рассказе Булгакова прежний владелец Адольф Иосифович Эльпит и правящий Борис Самойлович Христи прилагают титанические усилия, чтобы сохранить дом, в надежде, что прежние времена вернутся. Но Дом гибнет в апокалиптическом пожаре, когда в бессердечные холода стало нечем топить, и жилица Аннушка Пыляева стала топить в своей комнате буржуйку выломанным паркетом.

В реальности такого пожара не было,[5] и Дом сохранился до наших дней. Теперь в нем два музея, в какой-то степени являющиеся конкурирующими учреждениями. Вначале возник музей в «нехорошей квартире» 50, теперь он стал государственным. Позже возник Музей-центр «Булгаковский дом». Оба музея ведут вящую работу по популяризации творчества писателя, и привлекают большое число посетителей, став за последние десятилетия одними из самых популярных достопримечательностей Москвы.

В заключение зададимся еще одним вопросом: случайно ли то, что Булгаков, приехав в Москву в 1921 году, оказался собственно в этом доме? Известно, что Крым иногда явно, иногда неявно, получил отражение в его творчестве. Поездки Булгакова в Крым также бывальщины известны и получили отражение в публикациях [10]. Сравнительно недавно разыскания автора показали, что Евпатория тоже явно отпечатлелась в творчестве Булгакова. Он побывал в Евпатории в 1911 и 1923 году. В Крыму и Евпатории жили его родственники, с которыми он общался при своих приездах. В штатскую войну в Крыму находились его братья, один из которых спасся благодаря евпаторийским родственникам [11].

Эти обстоятельства дают основания полагать, что в огромной Москве линия к «крымскому евпаторийскому островку» был предопределен либо самим Михаилом Булгаковым, либо его судьбой, предначертанной свыше. Недаром беллетрист в трудную минуту говорил о ней: «Какая судьба! Какая судьба!». О многих подробностях его жизни в годы революций и штатской войны мы все еще не знаем, о многом приходится только догадываться.

 Литература

<ol>

</ol>

Евпатория

Фото — MyKiev

<hr/>

[1] В Музее «Нехорошая квартира» 100-летие «Дома Пигита» помечали в 2004 году. В 2015 году открыта выставка. См. Выставка _Дом на Большой Садовой_ – отчёт – Маяк Парнаса.html

http://mayak-parnasa.livejournal.com/334228.html

[2] По иным источникам, Дуван оставил городу 50 т. руб.

5 «Хотя дом №10 по Большой Садовой и не горел, как неоднократно предсказывал М.А.Булгаков (так, в рассказе «№13 — Дом Эльпит-рабкоммуна»), метафорически можно сказать, что теперь изнутри он выжжен дотла. 70 лет коммунальной истории и бурливая последняя пятилетка, увы, не прошли для него даром, уничтожив убранство квартир, декоративные элементы, а теперь — и многие элементы основного и дворовых фасадов» [9].