Текст: Дмитрий Шеваров Илья Лапшин, 23 года Лапшин Илья Александрович (19.02.1920 – 30.09.1943), старший сержант, переводчик. Воевал в 68-й отдельной роте связи 280-й стрелковой дивизии 77-го стрелкового корпуса 60-й армии Центрального фронта.
В июле 1943 года командир полка вознаградил старшего сержанта Лапшина командировкой в столицу. Парня призвали с первого курса Литинститута еще в 1939 году, и лишь раз, в сорок первом, он забегал домой, – тогда его часть перебрасывали с Дальнего Востока под Москву. И потом еще раз – летом 1943-го…
1937 год. Фото: РГАЛИ
Илья Лапшин родился в Москве в семейству потомственного врача. Его отец рано умер, и Илья воспитывался в доме деда Александра Ивановича Лапшина – создателя Московского противотуберкулезного института. Обучался в одном классе с Борисом Смоленским. Дружил с Михаилом Кульчицким, Борисом Слуцким и Давидом Самойловым. При жизни не печатался. После лозунга в армию служил на Дальнем Востоке в редакции бригадной многотиражки, где познакомился с Вячеславом Кондратьевым, будущим писателем, автором повести "Сашка". По словам Кондратьева, Лапшин "дезертировал на фронт" – то кушать самовольно оставил службу в дальневосточной многотиражке, чтобы отправиться на передовую вместе с друзьями.
Илья Лапшин служил в роте связи переводчиком и не раз ходил с агентами за линию фронта. Знал язык врага, как родной. В детстве у него была нянька-немка, а учился он в немецкой школе имени Карла Либкнехта.
За четыре года армейской службы Илья так и не смог огрубеть, и за это его обожали и солдаты, и офицеры. Большой, рыжеватый и добродушный, он по-детски довольно сильно заикался, но стоило ему перейти на немецкий, как заикание исчезало.
И вот – командировка. Блаженный билет! Целью командировки командир назначил приобретение "культурного инвентаря". Возможно, имелся в виду баян или иной музыкальный инструмент. На руки Илье дали четыре тысячи рублей. По-довоенному – приличная сумма. А в 1943-м уже не так и много – килограмм картошки на базаре стоил почти сто рублей.
И вот Илья в Москве. Как во сне он добрался до флигеля на Новоиспеченной Божедомке1. Во дворе после дождя залиты тропинки, липовый цвет осыпается. Ящик с песком – чтобы тушить зажигалки – так и стоит с лета 1941-го.
Первоначальный этаж. Родная дверь. Под звонком – дедова табличка "Профессор А.И. Лапшин". Открыла мама. Долго стояли, обнявшись.
Кинув вещмешок, Илья прошел в свою комнату. Там все ждало его: старые часы, книги, папки с рукописями, портреты Пушкина, Блока, Бальмонта и Есенина. В солнечных лучах клубились возвышенные по тревоге пылинки. Илья подошел к окну, щелкнул шпингалетом и распахнул створки.
1941 год. Фото: РГАЛИ
… – Мама, сколько же я почивал? – спросил он на другое утро.
– Почти сутки. Сегодня уже понедельник.
– Что же ты меня не будишь?..
Мать только улыбнулась: "Мне пора на дежурство в лазарет. Не забудь пообедать. А поужинаем вместе. Если меня отпустят. Но я скажу: сын приехал. Отпустят…"
– А я, мам, в институт съезжу. Может, кого захвачу.
Они вместе вышли из дома. Илья проводил мать до ворот госпиталя, а сам запрыгнул на подножку набитого трамвая.
Народ, приметив солдата, чуть расступился, пропуская его на площадку. Илье вдруг захотелось, чтобы его кто-то узнал. А еще лучше – чтобы одна из девиц узнала его. "Это ты?.." – растерянно и восхищенно прошептала бы она. "Как видишь…"
С боков его теснили двое – симпатичный дядька в стареньком пиджаке и чернявый подросток. Наверное, отец и сын. Дядька по-свойски вглядывался в высокого Илью снизу вверх: "Вижу – наш брат, фронтовик. А меня, брат, скатали подчистую после госпиталя. Кую, так сказать, победу в тылу. Как там – драпает немец?.."
Илья пожал плечами. Он припомнил серую деревню на взгорке, которую весной они не могли взять почти полтора месяца. Окопы, в которые стекала талая вода. Изрытое черноволосыми пятнами снежное поле между окопами и деревней.
– Ну, бывай, сержант. Бей там извергов по-нашему, по-гвардейски.
Скоро Илья уже шел к институту, какой желтел за старыми липами. На вахте сидела незнакомая женщина. "Ты куда?" – остановила она Илью.
– Я здесь обучаюсь… учился. До войны.
– Документы покажи.
Илья привычно прижал руку к нагрудному карману гимнастерки – тот был пуст.
Он лихорадочно расстегнул гимнастерку и проверил внутренний карман. Порожне. Ни документов, ни денег.
1940 год. Фото: РГАЛИ
Илья развернулся кругом и пошел наугад, все еще ощупывая себя. Ему стало… нет, не жутко. Это было что-то хуже страха. Какое-то липкое, унизительное чувство все плотнее охватывало его. Он даже брезгливо тряхнул башкой, словно это был сон, наваждение. Его – фронтовика, разведчика! – обчистили средь бела дня в родном городе. Ограбили те, кого он и его ребята прикрывают там, в окопах.
Лапшин шел по летней Москве со сдавленными добела кулаками, ничего и никого не замечая. Нечаянно уперся в стенд с газетой: "От СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО. Утреннее извещение. В течение ночи на 3 июля на фронте ничего существенного не произошло…"
В Центральном архиве Министерства обороны хранится учетная карточка Московского военно-пересыльного пункта, заполненная Ильей Лапшиным 5 июля 1943 года в 14.00:
"Приехал в командировку в Москву, при проезде в трамвае украли все документы, свидетельствующие о моем пребывании в командировке.
Явился к к<омендан>ту г. Москвы, был направлен на МВПТ.
Дополнительно докладываю.
Прибыл в командировку из 76-го учебного полка автоматчиков. Направление командировки – приобретение <нрзб> для офицерского клуба. Срок командировки с 3 июля 43 г. по 15 июля 43 г. Документы утеряны. Из доли получено <…> рублей, с собой 590 р. <…> утащили, остальные дома на квартире в Москве…"
На иной день Илья уехал в свою часть.
Он погиб 30 сентября 1943 года – в один день с поэтом Ананием Размысловым. И в тех же пунктах – в битве за Днепр.
Илья Лапшин похоронен около моста в двух километрах западнее деревни Окунево Чернобыльского зоны Киевской области.
Имя Ильи Лапшина увековечено на мемориальной доске в Литературном институте им. А.М. Горького.
1 Ныне улица Достоевского (зона Театра Российской армии).
Автобиография Ильи Лапшина, написанная им в 1939 году при поступлении в Литературный институт
Я родился 19 февраля 1920 г. в Москве, в семейству врача. Отец мой умер от тифа в 1921 году, и я остался на попечении матери (фельдшерицы в тубдиспансере) и деда (врача-профессора Лапшина).
Фото: РГАЛИ
В 1928 году я устроился в первый класс немецкой школы им. Карла Либкнехта в Москве, желая в совершенстве усвоить немецкий язык, которому я научился дома у своей далекой родственницы.
В этой школе я пробыл до 1938 года, до ее расформирования, после которого я немедленно перешел в 189-ю школу. Эту школу я окончил в 1939 году.
В 8-м классе немецкой школы я пробыл два года ввиду перенесенного мною тяжелого заболевания дифтеритом.
Под воздействием деда, занимавшегося исследованиями по русской литературе и имевшего обширную библиотеку, у меня появился определенный интерес к литературе, в особенности к стихотворства.
Уже года три как я пишу стихи, но только в этом году у меня появился долг писать о времени.
Сейчас я считаю значительнейшей проблемой в поэзии проблему новой родины и нового человека.
В этом году зимой я вступил в ряды ВЛКСМ. Во всех школах, в каких я учился, я бывал редактором стенгазет.
Поступаю в институт, чтобы сделать из себя настоящего, крепкого советского поэта.
1939 год. Фото: РГАЛИПоследние стихи Ильи Лапшина
Ты не ходил еще, товарищ, по путям,
По которым прошла война,
По которой в молчании строгом
Трое суток идем мы без сна…
Ты не знаешь, как в пургу метельную
На привалах сваливаешься в снег
И какую тоску беспредельную
На войну несет человек…
Но даже на этой дороге
Нету время тебе передохнуть…
1941
***
Пройдет война, и зарастут воронки
Зеленой идиллической травой,
И защебечет жаворонок звонко
Над полосой, когда-то фронтовой…
Расскажем детям мы, как шли как-то
Солдатами в разведку на заре,
И прошлое припомнится как дата
В оборванном давно календаре.
А может быть, мы, ветераны, будем
Дремать на солнце где-либо в Крыму,
О тех годах, растаявших в дыму…
Быть может, мы возьмем и позабудем,
Но – так не будет. Слишком многим были
Для нас года и бедствия брани,
Окрепли в них мальчишеские были,
Сгорели в них мальчишеские сны.
И если жить – так жить до исступленья
И быть всегда подобранным и злым,
Но неужели может наше поколенье,
Войну прошедшее, когда-то стать иным?
И будет нам необходимо, надо
По-пехотински сутками шагать,
Пойдем мы старцами к Сталинграду,
Чтобы у Волги юность вспоминать.
И защебечет жаворонок звонко
Над полосой, когда-то фронтовой…
И посидим мы молча над воронкой,
Заросшей идиллической муравой…
1943
Песня о гармонисте
От самой Старой Руссы
Сквозь бури и огонь
Парнишка светлорусый
Пронес свою гармонь.
Рассыпчатые трели,
Задористые басы
Сердца ребятам грели
В недобрые часы.
Бывало, на привале
У речки, у воды,
Лишь только оживали
Послушливые лады, –
Под ивою тенистой
В момент смыкался круг.
С улыбкой к гармонисту:
А ну, поддай-ка, друг!
И ноша им не в ношу,
И путь для них – не линия.
Подсыпь, подсыпь, Алеша,
Еще чего-нибудь.
Давай, давай, усердствуй!..
– А он и рад – несет!
И так в груди у сердца –
Ну, мочи нет, – сосет!
И вечер будто мглистей,
И враз пропал уют.
О чем-то грустно листья
По-своему поют.
На трепетных березках,
На сумрачных дубах…
Дымятся папироски
В обветренных губах…
Эх, где оно, окошко,
Зазывный тот пламя?
Да что ж ты, друг Алешка,
Ну, распояшь гармонь!..
Сквозь черные руины
В огне, в дыму, в пыли
Степями Украины
Полки на закат шли.
Рассыпчатые трели,
Задорные басы…
Ах, как они нас грели
В ненастные часы!
1943
Публикации и источники:
Илье Лапшину Давид Самойлов отдал стихи "Памяти юноши" и очерк под тем же названием. Илья Лапшин – один из главных героев повести Вячеслава Кондратьева "Селижаровский большак".
РГАЛИ хранится автобиография поэта (Ф.632. Оп.1. Ед. хр. 3983, Л. 5-6), а также воспоминания Давида Самойлова об Илье Лапшине "Памяти юноши" (Ф. 1465 Оп. 3 Ед. хр. 149 Л. 3-8).
