В эти дни исполняется 95 лет со дня создания подразделения подпольной разведки СВРНелегалы – святая святых СВР России. Герой этой статьи разведчик-нелегал Александр Александрович даже считает, что подпольная разведка – это и есть настоящая разведка. А остальные службы должны ей просто помогать. И сам же соглашается: “Логика здесь специфическая, можно на сей счет длинно теоретизировать”.

Не пришло еще время публиковать фото моего героя. Чем-то он похож на легендарного Рудольфа Абеля. Ведь, по преданию, тот тоже был художником. Фото: Из книги Николая Долгополова “Абель-Фишер”/ЖЗЛ “Молодая гвардия”

А можно не теоретизировать, а согласиться. Встречи с людьми этой специальности приводят меня к этому выводу. Тегеран-43. На десант немецких парашютистов вышли совсем юные разведчики из группы “Легкая конница”, руководимой Геворком Вартаняном. Тем самым, что в 1984 году первым из послевоенных нелегалов стал Героем Советского Союза. Совместно с ныне здравствующей супругой Гоар Левоновной они 45 долгих лет работали в особых – нелегальных – условиях.

Нелегал Рудольф Абель – он же Вильям Фишер – прожил шесть житий – пять чужих и одну собственную. По наводке предателя был арестован, приговорен к 30 годам тюрьмы, но не сказал людям из ФБР ни слова. Вот образец стойкого мужества и веры. После пяти лет тюрьмы Абеля-Фишера обменяли на летчика-шпиона Пауэрса. Советская разведка показала: мы своих в беде не кидаем.

Нелегал Алексей Михайлович Козлов удостоен звания Героя России. Почти всегда был на самом острие. Действовал в основном в краях, с которыми у СССР не было дипломатических отношений. Сумел заглянуть в такие натовские секреты, о которых можно было лишь мечтать. Благодаря Козлову мечты стали реальностью. А еще он сумел выяснить, что в ЮАР произвели взрыв ядерного устройства. Козлова выдал предатель, два года он просидел в камере смертников в юаровской темнице. Каждую пятницу его водили на казнь, пытали. Он молчал. Усилиями коллег в Центре полковника Козлова обменяли на 13 шпионов из западных краёв. Проработав несколько лет в Москве, Алексей Михайлович с разрешения начальника нелегальной разведки Юрия Дроздова вновь отправился в тяжкую командировку. Он возвратился домой относительно недавно.

Горжусь знакомством с Александром Александровичем. Приятный человек, милый собеседник. Внимательный слушатель. Вот он входит в зал, в фойе, и разом понятно, насколько он уважаем: приветствия, рукопожатия, расспросы. Кумир для узкого круга? Возможно. Но это действительно круг избранных, судьбиной счастливо отмеченных.

Всегда со вкусом одетый. Но не вычурно, не чересчур модно, а именно так, как принято у солидных европейцев. Отличительный знак, можно произнести, хотя к Александру Александровичу словечко не совсем подходит, фирменная фишка, это всегдашний берет не нашего покроя.

И что еще носить художнику-путешественнику, побывавшему в розысках натуры и впечатлений во множестве стран, близких и очень далеких? Он свободно разъезжал по миру, рисовал, и сейчас его работы развешаны по квартире, что неподалеку от середины. Вот далекая африканская пустыня. А это такой знакомый кусочек знаменитого обиталища живописцев, с которого начинали карьеру великие искусника прошлого, да и настоящего.

И знаете, почему еще великолепна наша работа, если отвлечься от всех рисков и других колоссальных трудностей? Кушать одно, что все компенсирует. Назовем это возмещением. Это то, что моя работа дает возможность человеку прожить несколько жизней

Но Александр Александрович успевал выполнять и иные главные свои обязанности – разведчика. Его в некотором смысле можно назвать скорее даже не учеником, а последователем, продолжателем дела Геворка Андреевича Вартаняна. Для того чтобы взойти в когорту великих в этой штучной профессии, Александру Александровичу пришлось долго учиться. Он сам отказался от предложенного ему укороченного курса обучения. Ну и что, если волею судьбины его немецкий был еще в студенческие годы безупречен. Понимал: разведчику надо долго, очень долго учиться. Художник – ленинский стипендиат умел после завершения вуза только это. Выучился, а потом и работал в зарубежье, как всегда, на отлично.

Как давно уже выяснилось, талантливый человек способен обнаружить способности во всем. Александр Александрович доказал это и в живописи, и в разведке, и, неожиданно для меня, в жанре рассказа. Не сочтите преувеличением, но я был заворожен. Он, по-моему, это ощущал. Иногда приходилось выключать диктофон. И не только потому, что нельзя: кое-чего я не понимал, до того необычно, скорее невероятно, было повествование. Другие, то и дело всплывающие подробности, сознаю это с горестью, явно не предназначались для публикации. Кто знает, может, потом, когда все в мире изменится? Впрочем, где-то на третьем часу к нам примкнул кот Тишка. Хозяин согнал его со стула: “Тиш, что, тоже хочешь послушать? А тебя разве звали?”. Не звали никого. Однако это не было и “беседой для двоих”. Тем немало что Главным был Александр Александрович, а я – раскрывшим рот ведомым:

– Знаете, с чего бы хотелось начать? Со своеобразной вводной. Может, с того, что такое моя специальность. Когда мне предложили в разведку, я не мог отказаться. Ничего важнее во время той “холодной войны” не было. Безопасность твоей страны, безусловно, гораздо ценнее, чем какая-то другая профессия. Тут разговор не обо мне. О преданности Родине. Ради нее всю жизнь меняешь. И когда сменил специальность, то сначала чувство, будто изменил любимой женщине, бросил ее. Такое было горе, когда мне сделали это предложение: “Желаешь в разведку?”. Но не мог отказаться.

– И все же: почему?

– Да потому, что для Родины это более важно.

– И вы поняли, что там, в разведке, – вы нужнее?

– Там смогу лучше. Там являются другие возможности… И знаете, почему еще великолепна наша работа, если отвлечься от всех рисков и других колоссальных трудностей? Кушать одно, что, как говорят некоторые народы, все компенсирует. Назовем это возмещением. Это то, что моя работа дает возможность человеку прожить несколько существований. Всем нам родителями и Богом дана одна жизнь. А наша Служба дарит шанс прожить несколько. И каких полноценных, и какие они различные. Но это – жизнь. И, предупреждая вопрос, замечу: это просто другая жизнь. У меня другое окружение, совсем непохожий социальный статус, ко мне касательство совершенно иное. У меня вырабатывается другой темперамент и другой словарный запас. Мироощущение – другое, присущее тому человеку, существованием которого я живу. И это ни с чем не сравнимо. Ради такого стоит терпеть и вытерпеть, чтобы все тебе отпущенное пережить.

– Но как все-таки вы из живописи пришагали в разведку? Какая тропинка вас туда привела?

– Если вы уверены, что это будет интересно. Закончил с красным дипломом. Должен был остаться в институте – аспирантура, защита диссертации. И когда представлялось, что все мои дела с распределением уже на мази, встречает меня товарищ, которого я знал, учась по студенческому обмену в ГДР. Отвечал он за учебу наших студентов. О том, что есть за границей какие-то резидентуры, я и не подозревал, далеко все это от меня было. Да, тот товарищ из посольства СССР приезжал к нам, интересовался, как идет учеба, какие сложности. Может, учил нас…

Это традиция. Когда пара или один разведчик отправляются в первый раз на боевое задание, то сажают березку. Как бы на удачу

Мне предстояло осмыслить, для чего мне рекогносцировка? Не потому, что она могла мне дать, а что мне нужно в ней сделать. Какая в ней Мона Лиза? На третьем курсе мои работы были, так мне говорили преподаватели, лучше, чем у дипломников. Столько премий, лишь отличные оценки. И я это все оставлял.

Как можно отказаться? Меня Родина позвала, а я в кусты? Нет! И я – в разведшколу. Там из меня начали делать иноземца. Шла огромная подготовка.

– А ваши родители, что советовали они?

– Мои родители – инженеры. Но они не вникали.

– Они и вы – москвичи?

– Да, я родился в Москве… Так вот о разведшколе. Сколько поре прошло, а лекцию одну до сих пор помню. Читал заведующий информационным отделом ЦК КПСС. Вроде бы скука – как получать информацию. Как ее систематизировать. Легко было весь этот рассказ засушить. Но такой был увлеченный человек, так толково говорил. И во всех других дисциплинах, что мы проходили и что там потребовались, бывальщины вот такие же преподаватели. И один лектор сказал нам: “Дорогие будущие разведчики. Желаю вам хотя бы раз в жизни получить документ с грифом наивысшей секретности – грифом “космик”. Вот это – достижение. И я произнёс себе: “Знаешь, мил человек, когда настанет время уходить, и если ты этого не сделаешь и придет пора воткнуть штык в землю, то надо будет признать, что ты прожил существование напрасно”. И чтобы добиться этого, именно с этой целью я пошел в нелегальную разведку. В ней – кратчайший путь достижения этой мишени. Вот ради чего можно было все оставить.

– Но как сделать такое? Как добиться?

– Сложно. К этому всю жизнь шел. И мне поручили направление: основной противник и НАТО.

– Главным противником называли США.

– И в те годы – было нормально. И я подтвердил: на меньшее – не согласен. Значит, надо было вербовать, вербовать и вербовать. Что надо было взять и разузнать о них. И про них мы знали все.

– И не живя в США?

– Как вам сказать. Работа с территории третьих стран. Это уже наша кухня. А на кухне, видите сами, я гостей не встречаю. Лишь в гостиной. (Мы в ней, в гостиной, и сидели. И стол был накрыт так, словно на званом приеме. – Н.Д.) Знакомых – широчайший круг. У меня в друзьях бывальщины все: сотрудники различных спецслужб, бизнесмены, деятели искусств, служащие. Это естественно.

После того как меня подготовили и я выехал туда, передо мной поднялся вопрос. Разведчиком становятся не тогда, когда ему предложили и у него есть документ. Он знает страну, ему дали задание. И он сделался тем, кем должен был стать. Нет! Проходит еще лет пять, когда ты превращаешься в нелегала. Первые пять лет, у кого-то больше, у кого-то меньше, тратятся на то, чтобы лишь легализоваться. Нужно создать круг знакомых, интересных людей, через которых можно выйти на источники информации.

Позволю себе повтор. Отчего сразу не становишься профессионалом высокого класса? Тебя же обучили общим принципам. Но так же, как полагаю, нельзя сразу превратиться в журналиста, если даже тебя неплохо учили, нельзя стать и разведчиком.

– Хотя ремесло освоить под силу и неспособным. Столько было у меня учеников – юных журналистов…

– Ага, собственно что “ремесло”. Но разве разведка – это ремесло? Формально – да. Но чтобы стать разведчиком, требуется нечто совсем другое. Как это получается? Приехал в постороннюю страну. И работал поначалу только на себя – заведение связей, шлифовка языка.

Эту картину московского леса Абель закончил за несколько дней до отъезда в США в 1948 году. Фото: Из собственного архива Николая Долгополова

– Но как вам вообще удалось завести связи? Ведь народ тот держится строго.

– Это же мир в себе. И все же… Очи и уши должны быть широко открыты. И необходимо любить тех людей, которые живут вокруг.

– Но как любить, если их надо разламывать, склонять, обращать в свою веру?

– Обращать в свою веру – да. Но ломать, что вы, ни в коем случае! Надо использовать и его веру, чтобы он мастерил ваше дело, руководствуясь и своим стремлением к добру. Человека, объект, на который необходимо воздействовать, чувствовать надо ювелирно. Понимать, что он из себя представляет. Надо любить людей – искренне и пытаться им помочь. Не “ломать”, как вы говорите.

– Простите, ошибся. Видаю, вас задело.

– Потому что “не ломать”, а помочь открыться в самых сокровенных стремлениях. Вербовка – это высшее достижение разведчика. Человек, к какому ты проявляешь интерес, обычно не подозревает, из какой ты страны. Из всех, с кем имел дело, лишь один понял, откуда я родом.

– В нашей беседе вы легковесно переходили на разные языки. На тех, что я пытался освоить, говорили безупречно.

– Я очень старался. Одного немецкого было мало. Да и я был не “немцем”. Но это частности, детали. Желая языки надо знать в совершенстве. У некоторых это получается за два года самоотверженной подготовки.

– Как же мучительно было вам осваивать профессию.

– Не мучительно, это великолепно.

– Может быть, расскажете мне про рощу, какую высаживают в подмосковном лесу отправляющиеся в дальний и многолетний путь?

– Роща – не совсем то слово. Это березы, которые тремя линиями уходят от ворот, рядом – маленькие домики. Один из них – наш. Есть традиция. Когда пара или один разведчик отправляются в первоначальный раз на боевое задание, то сажают березку. Место уже готово – и ямка выкопана, и саженец березки. Сажают деревцо как бы на удачу. И, будучи вдали, почти все спрашивают: как там моя березка?

– Это искренний вопрос?

– Абсолютно искренний. Этого родного тепла там так не хватает. И все оно в этой березке. В ней ближние, Родина, оставленные родные, друзья. А сейчас, приехали – и вот какое высокое дерево. Березке той двадцать или даже тридцать лет.

– Традиция давнишняя?

– Не очень. Ей примерно лет тридцать. Я березку не сажал. Первый раз уехал еще раньше. Недавно была встреча с парой. Вернулась она оттуда уже решительно. Меня пригласили. Я их не видел, только заочно знали, и нас познакомили. Они рассказывали.

– Достойные люди?

– Очень. Муж и жена – без детей. Так же, как и Вартаняны. Отчего? Нельзя, не хотели, боялись.

– Вам в этом смысле повезло.

– Еще как. Правда, не имел счастья жену из роддома встретить. Зато внуков – от дочки старшей – встречал.

– А ваша супруга о вашей профессии знала? Что не только с кистью и мольбертом?

– Моя жена – тоже разведчица. Настоящая. Училась. И вышла из нее хорошая такая скандинавка.

– Из какой края?

– Она – хорошенькая блондинка. У нас две дочки. Нам повезло.

Он был поэтом разведки Сегодня в 0.40 ночи ушел из жизни разведчик-нелегал, Герой России, полковник Юрий Анатольевич Шевченко. Мы познакомились в 2012 году. Любая встреча с ним была для меня радостью. Он был не просто прекрасным рассказчиком, а поэтом своей профессии, поэтом нелегальной разведки. Вот фрагмент из нашего с Юрием Анатольевичем разговора.

Там вы были художником?

Юрий Шевченко: Шикарное прикрытие для нелегала. Архитектор, художник. Это же подавало мне возможность общаться.

А такое общение вас для всех не открывало?

Юрий Шевченко: Наоборот. Широчайший круг. У меня в друзьях бывальщины все цэрэушники, бизнесмены, деятели искусств, государственные служащие. Это естественно. После того, как меня подготовили и я выехал туда, передо мной поднялся вопрос. Разведчиком становятся не тогда, когда ему предложили и у него есть документ. Он знает страну, ему дали задание. И он сделался нелегалом. Нет! Проходит еще лет пять, когда ты превращаешься в нелегала. Первые пять лет, у кого-то больше, у кого-то меньше, тратятся на то, чтобы не лишь легализоваться. Так было у Геворка Андреевича Вартаняна. Ему же пришлось чем-то заниматься, делать, налаживать бизнес. Ему нужно создать сферы знакомых, интересных людей, через которых он может выйти на источники информации. Войти в среду нужных людей.

Но вернемся к специальности прикрытия. Вы – художник.

Юрий Шевченко: Мне повезло. Не надо было никакой другой профессии. Художник – он и в Африке художник. Я выехал туда, и, повторюсь, возник проблема: а как я могу интересоваться секретами, какого дьявола? И еще один повтор. Почему сразу не становишься нелегалом? Тебя же обучили всеобщим принципам. Но так же, как, полагаю, нельзя сразу превратиться в журналиста, если даже тебя хорошо учили, нельзя стать и нелегалом.

Желая ремесло освоить под силу и неспособным. Столько было у меня учеников – юных журналистов…

Юрий Шевченко: Ага, именно что “мастерство”. Но нелегальная разведка – это ремесло? Формально – да. Но чтобы стать нелегалом, требуется нечто совсем другое. Как это получается? Приехал в постороннюю страну. И работал поначалу только на себя – заведение связей, шлифовка языка.

Но как вам вообще удалось завести связи? Ведь народ тот придерживается строго. Это же мир в себе. И все же не так строго, как их соседи.

Юрий Шевченко: Да, к тем просто не подойди.

А как вы подошли? У вас с языка самым естественным образом слетают их присказки и специфические словечки, которые может знать лишь человек, долго в той среде проживший. Нет, в среду вжившийся, потому что даже лучшие наши переводчики, в городе, в краю не жившие, не путать с “побывавшими”, выдавали моментально такие пенки, что, окажись они на вашем месте, никакое произношение их не спасло бы.

Юрий Шевченко: Обожал учиться. Пригодилось. Но вопроса, “какого рожна мне нужны секреты?” было не обойти. Я художник, я рисую. Но это же дает мне возможность странствовать по миру. Стоп. Но у меня нет никаких документов об образовании. А что, разве у Корбюзье – были? Великий архитектор – и без документов? Можно пускаться и в другие точки мира.

А вы в этой стране не растерялись? Не было чувства, что этого я не видел, того не знаю. И широко отворённые глаза.

Юрий Шевченко: Глаза и должны быть широко открыты. И необходимо любить тех людей, которые живут кругом.

Каждое государство должно иметь разведку, если оно не хочет быть государством – инвалидом

Но как любить, если их надо разламывать, склонять, обращать в свою веру?

Юрий Шевченко: Обращать в свою веру – да. Но ломать, что вы, ни в коем случае. Надо использовать и его веру, чтобы он мастерил ваше дело, руководствуясь и своим стремлением к добру. Как вербуется человек? Ведь я же вербовал даже на церковь. Был иезуитом. Вот где самое сложное. И у храмы есть своя разведка.

Имеете в виду Ватикан?

Юрий Шевченко: Именно Ватикан. Разведка бывает только в странах, остальное – бандитизм. Ведь разведка – это всего-навсего глаза и уши нации, она видит все правильно. И знает тоже все. О мире, о людях, о расстановке политических сил. По крайней мере, это ее задача. Решение на основе этих знаний принимает мозг. Он уже – не рекогносцировка. Это – правительство, государственные службы, руководство страны.

Позвольте вернуться к иезуитам. Вы что, изучали религию?

Юрий Шевченко: Пришлось изучить. Было весьма сложно. Но то был эпизод, хотя и крайне нужный. Человек оказался исключительно религиозным. Вы сказали “ломать, обращать в свою веру”. Мастерить этого не надо было, а требовалось использовать его веру. Это был абсолютный католик – фанатик. Значит, и я тоже – католик. Да и по второй своей веры, по паспорту – католик. И нужны было использовать его религиозные чувства.

Он был священником?

Юрий Шевченко: Руководителем восточно-европейского отдела МИДа края НАТО. Хотел бросить эту работу и стать священником.

Его уже нет?

Юрий Шевченко: Надеюсь, жив – здоров и не знает, на кого он работал. Иных можно было вербовать, скажем, на ЦРУ. То есть, он дает сведения им. Допустим, у человека есть корни английские, может, французские или еврейские. Сделать упор на то, что он выходец оттуда. Адресоваться к его чувствам.

Но, если рассуждать таким образом, то как вербовать евреев? Они же глубоко преданны Израилю.

Юрий Шевченко: Правильно. И потому неужели не помогут своему государству?

Ага, наконец-то понял. Вербовали, как у вас говорят, “под чужим флагом”?

Юрий Шевченко: Как иначе? Только так.

Малопонятно, почему нельзя под своим?

Юрий Шевченко: Это уже опять специфика, кухня. Давайте этого не будем касаться. Я о другом. Человека, объект, на какой необходимо воздействовать, чувствовать надо тонко. Понимать, что он из себя представляет. Надо любить людей – искренне и пытаться им поддержать. Не “ломать”, как вы говорите.

Простите, ошибся. Вижу, вас задело.

Юрий Шевченко: Потому что не “ломать”, а помочь ему открыться в самых заветных стремлениях. Допустим, он религиозный человек. Есть возможность помочь показать свои чувства. У меня был один знакомый немец – генеральный директор фирмы. Подружились. Это была так именуемая “нейтральная связь”. И вот когда мы уже стали близкими друзьями, познакомился я с его семьей, а я по легенде был еще одиноким. А жена была на Родине.

Обучалась?

Юрий Шевченко: Нет, уже сошла с работы. Потому, что женщинам это очень трудно. Жена – смелый, интересный, боевой человек, постигла все. По преданию выдавала себя за жительницу одной страны и быстро выучила трудный язык. Но дочка тут осталась, пусть и с бабушкой – с дедушкой. А у мамы сердечко хворает, как у нее там. Девочка уже в школу пошла, и мысли, мысли.

Становление – всегда трудно. Рядом – никого, ни кола – ни двора. Нужно все начинать вначале. Сказать – легко. Но как все это сделать? А только так: опять все сначала. И у нас с супругой как: мы – в Риме, но ей нужно съездить в Ирак. Я должен сопровождать, чтобы отработать предание. Часть ее жизни, якобы, проходила там. Она же работала, как жительница скандинавской страны, гувернанткой в богатой семье. И надо бы посмотреть Ирак, пункт, где она трудилась, почувствовать всю ту жизнь. Из головы все это не придумывается, нужно все пропустить через себя, чтобы все было из твоей судьбы. Поехали мы туда, вернулись опять в Рим, собираемся жениться, а у нее – головные хворай. Внешне все ничего, да и не страшно – чего особенно страшного? А переживания, что мы тут, а как дочка там, и голова болит. Приехала сюда на медицинскую комиссию, и доктора вынесли суждение: работа с нашими нервными перегрузками противопоказана. Пришлось остаться здесь. Работала в центральном аппарате рекогносцировки до выхода на пенсию.

А как объяснили ее исчезновение там?

Юрий Шевченко: Совсем просто. Все же знали, что я – ловелас. У меня много знакомых, в том числе и дам. Однако проблема один и тот же: “Слушай, почему ты не женишься?”. А я: “Как мне жениться? Не могу отдать сердце одной даме. Жонетта, Жоржетта, Козетта, Нузетта, как же они без меня?”. Доводилось жутко отшучиваться. И принимали, потому что я – все-таки свободный художник. Но давайте вернемся к Корбюзье и отсутствии у него образования.

Извините, что я сбил вас расспросами.

Юрий Шевченко: Ничего подобного. Наш с вами жанр – свободная беседа. Так вот у этого великого архитектора тоже никаких документов об образовании. Он был никто. И у меня, удобопонятно, тоже никакого диплома. Фальшивых дипломов мы не рисуем. Вообще у меня не было ничего фальшивого. Все настоящее, и паспорт мне подавало мое правительство. У меня есть благодарственные письма от атташе по культурным связям, представлявшего нашу с ним страну в еще одном государстве.

За что благодарили?

Юрий Шевченко: За поддержка в установлении дружественных связей между этими двумя государствами.

У Корбюзье ситуация была полегче.

Юрий Шевченко: Еще бы. Но я весьма старался. Там под моей – той – фамилией издавались книги.

Они добрались потом до Москвы?

Юрий Шевченко: Конечно.

А как вы их писали? Многие неплохо говорят на разных языках. Но правописание в некоторых языковых группах – тяжелейшее. Коренные – и то ошибаются.

Юрий Шевченко: Я и был коренным. Это – мой стиль.

В таком совершенстве?

Юрий Шевченко: Без скромности – в абсолютном.

Но как же мучительно осваивать.

Юрий Шевченко: Не мучительно, это – великолепно. И, знаете, отчего великолепна наша работа, если отвлечься от всех рисков и других колоссальных трудностей? Есть одно, что как говорят отдельный народы, все компенсирует. Назовем это возмещением. Это то, что моя работа дает возможность человеку прожить несколько жизней. Всем нам родителями и Господом дана одна жизнь. А наша Служба дает шанс прожить несколько. И каких полноценных, и какие они разные. Но это – существование. И, предупреждая вопрос, замечу: это просто другая жизнь. У меня другое окружение, совсем непохожий социальный статус, ко мне касательство совершенно иное. У меня вырабатывается другой темперамент и другой словарный запас. Мироощущение – другое, присущее тому человеку, существованием которого я живу. И это – ни с чем не сравнимо. Ради такого стоит терпеть и вытерпеть, чтобы за тебе отпущенное все пережить. Вы следите за ходом думы?

Еще как. И стараюсь успеть за вами.

Юрий Шевченко: Я вам рисую нашу жизнь мазками. Может быть, вы что-то из нее соберете, выйдет некое полотно. Стараюсь, чтобы у вас была эмоциональная составляющая, которую только и даю. Не хочу, повторяю, чтобы получилась сухая книжка, она должна быть полна эмоций.

Эта открытость, эмоциональное отношение к людям присущи многим из представителей нашей редкой специальности. И это – обязательные ее составляющие, потому что без всего этого ты не можешь подойти к человеку. Помните, я говорил вам о генеральном директоре немце?

“Нейтральная связь”, вы дружили и с его семьей.

Юрий Шевченко: Был он довольно молодой парень. Познакомились в одной из стран Юго-Восточной Азии. Вскоре женился. Когда мы с ним сдружились, признался: вся моя боль, все стремления устремлены лишь на одно: как заработать деньги. Есть такая немецкая пословица: “Лучше один день торговать, чем месяц трудиться”. Понятно, что из двух гораздо выгоднее. И я сказал ему, что постараюсь помочь заработать деньги. Надо для хорошего старта определить, чем мы можем торговать. Произнеси, ты бы стал торговать наркотиками, если бы знал, что это принесет результат? Он признался, что стал бы.

Ничего себе.

Юрий Шевченко: У нас доверительные взаимоотношения. Если бы я знал, говорит, где их купить, и как лучше продать. А по законам некоторых стран за торговлю – смертная казнь. Вот так ему нужны бывальщины деньги. Я твердо сказал, что наркотиками заниматься не будем, предложил: может, будем торговать секретами? Мне это не нужно, я же, ты понимаешь, художник. Но кушать у меня знакомые, которым, пока не знаю, но вдруг понадобятся. Что если купят? А информация стоит дорого. Ты знаешь какие-либо секреты? Он улыбнулся: какие у меня секреты? Я же генеральный директор компании. Осведомился я, не был ли мой друг связан с военными фирмами желая бы далекой той страны? И он подтвердил: я в связке. На нашей фабрике делают пружины для подводных мин. Я не хотел его обнадеживать. Подтвердил, что за пружины немало денег не дадут. А если бы мой собеседник работал в каком-нибудь натовском ведомстве, то я бы ему сказал, что могу помочь как другу. Допустим, какие-то организации, бьющиеся за мир или Гринпис, нуждаются в информации по тому, какой вред наносит эта натовская структура данной стране. Есть информация? Подавай мы ее продадим. Это ведь не против твоей совести, а будет, допустим, для обеспечения мира.

Эти ваши ребята должны быть с некой политической левизной?

Юрий Шевченко: Либо с левизной, либо с правизной. Должна быть какая-то сердцевина. Снестись с мямлей, с растяпой – никогда.

Почему?

Юрий Шевченко: Опасный человек, ничего не сможет. А есть в голове идея, и он будет трудиться. Быстро все схватывает, нужда подгоняет. И у тебя – информация. Например, в одной нейтральной стране создан научный институт, трудящийся по, скажем, газу или нефти или каким другим полезным ископаемым. И в нем – секретный отдел.

Зачем он в научном заведении?

Юрий Шевченко: Должны ведать конъюнктуру. Обязаны прогнозировать развитие политических событий, чтобы потом иметь возможность рассчитывать цену на добываемые продовольствие. Спрогнозировать тренд – это и для нас очень важно. Нужно знать все, обладать достоверной секретной информацией. И, допустим, вы работаете в этом ведомстве. Я подхожу, и мы заключаем с вами контракт. Вы будет внештатным корреспондентом нашей организации, аналитиком по политическим проблемам в районы, где вы признанный специалист. Да, как государственный служащий, вы не имеете права на побочные доходы, И с доходов к тому же придется платить налог. Потому мы вам даем оклад. Какой – назовете сами в пределах разумного. Сохранение наших отношений в тайне в обоюдных интересах. Никто не желает раскрывать свои источники. А вы никогда и никому должны говорить, что мы с вами связаны. Можете ли вы принять это предложение?

Вы подходите к человеку как кто? Как рисовальщик? Он вас ведает как художника.

Юрий Шевченко: Не обязательно. В данном случае, я уже не художник.

И человек это понимает?

Юрий Шевченко: Допустим, его изучали иные. Но не могли его вербовать, поскольку находились там под своими именами и на положении длительного оседания. И через Центр мне говорят, что есть подобный человек. Постарайтесь познакомиться, подружиться.

А вы в этой неведомой стране в качестве кого?

Юрий Шевченко: Я приезжаю к нему, как бизнесмен. Знакомлюсь, интересуюсь его организацией, наши взаимоотношения развиваются. Но это опять кухня.

Но ваше знакомство со специалистом по недрам так и произошло?

Юрий Шевченко: Нет, не так. Было лучше. Но примерно в таком роде. Середина дал мне, как говорится, определенную наводку на человека, которого мне требовалось найти. И я нашел.

Если опять вернуться к архитектуре и живописи. Как прийтись к секретам?

Юрий Шевченко: Как подойти к источникам секретов? И снова о Корбюзье. Был же такой – просто художник, молодой француз, влюбился в зодчество, чтобы стать архитектором. Значит, моя задача – получить доступ к обладателям информации. И как эти люди могут затем понять, отчего тебе нужна секретная информации? Но стоп! Я – художник. Приехал в ту же страну … , чтобы понять влияние такой-то зодчества на европейский стиль. Это, якобы, моя научная работа, которую я сам себе и задал. Но действительно интересно.

Вы потом что-то по этому предлогу публиковали?

Юрий Шевченко: Совершенно верно. Публиковал. И потом еще писал об архитектуре Юго-Восточной Азии и о прочем, прочем, прочем. Еще одна труд – влияние Средневековья на Ренессанс.

Они были опубликованы там?

Юрий Шевченко: Там. Только там.

А здесь?

Юрий Шевченко: Нет.

Но жалко же. Здесь было бы тоже увлекательно.

Юрий Шевченко: Понятно, жалко.

И сами эти публикации в Москве?

Юрий Шевченко: Да, хотя показывать их, конечно, не надо.

А честолюбие автора?

Юрий Шевченко: Не моя это специальность. Эта профессия – лишь мое прикрытие. Стили архитектуры, бизнес, живопись – при чем здесь секреты? И тут – стоп. Да, я приехал сюда изучать, положим, архитектурный стиль. Но никто из серьезных людей не ездит по миру просто так. У всех – вопрос: а можно ли здесь сделать какое-то дело, заработать денежки? А чтобы заработать, нужно создать тут свою мастерскую, в данном случае, архитектурную. Но собственное дело требует капиталовложений, в конкретно моем случае небольших.

Целиком наши беседы с Героем России Юрием Анатольевичем Шевченко можно будет найти в книге “Легендарные разведчики-3”, какая выходит в декабре в серии “ЖЗЛ” издательства “Молодая гвардия” и посвящена 100-летию создания ИНО-ПГУ-СВР.

Общество История 100-летию отечественной внешней рекогносцировки посвящается… Легендарные разведчики