Летчик-ас Валентин Привалов впервые разъяснил мишень своего пролета под новосибирским мостом на истребителе МиГ-17У каждого уважающего себя города должна быть предание. В Новосибирске, пожалуй, нет человека, не слышавшего о пролете 4 июня 1965 года реактивного МиГ-17 под Коммунальным мостом. Почти как истребитель Валерия Чкалова под Троицким в Ленинграде.
Капитан Валентин Привалов в кабине МиГ-17 Фото: из собственного архива
После события прошло более полувека, но оно по-прежнему будоражит умы местных жителей. По Сети активно гуляет как бы документальное фото с остро взмывающим ввысь аэропланом, за которым по поверхности Оби поднимается волна а-ля цунами.
Правда, научный сотрудник музея Новосибирска Константин Голодяев сообщает, что снимок – мастерский монтаж, сделанный дизайнером Евгением Социховским. Но народ охотно верит тому, что видит.
Это не удивляет. Поразительнее другое: в Интернете почти нет интервью с пилотом Валентином Приваловым, находившимся за штурвалом МиГ-17.
Восполняем пробел.
О Пятнице
– Безумству храбрых закушу мы славу, Валентин Васильевич?
– Не поверите, и поразмыслить не мог, что о моем поступке будут вспоминать столько десятилетий спустя, а видите, как вышло.
– Мгновение длиною в жизнь. Точнее, миг. На МиГ-17…
– Расскажу все по распорядку. Как говорится, от печки. Родился я в деревне Пятница на берегу Истринского водохранилища, что в шестидесяти километрах от Москвы. Папа работал электросварщиком в Химках, мама сидела в пекарне. Село было мощное, все здания кирпичные – и больница, и магазин, и школа, и храм.
22 июня 1941 года, в день предательского нападения Германии на СССР, отец вернулся с дежурства и за ночь выкопал землянку в овраге на сберегаю водохранилища. Как чувствовал…
Поутру ушел добровольцем в армию. Был пулеметчиком, погиб в 1943-м, похоронен на мемориальном кладбище в Калуге. Мы с Женей, моим сыном, и внуками ездили туда. Большенный монумент, где вырублено – Привалов Василий Григорьевич…
С сыном и внуками у братской могилы, где похоронен отец Василий Григорьевич. Калуга. Фото: из собственного архива
Мама осталась одна с тремя детьми. Нине, сестре, в 1941-м исполнилось три года, мне – шесть, а Саше, брату, восемь. Освободила папина землянка, когда Пятницу захватили фашисты. Они простояли в деревне недолго, может, недели две или чуть больше, а при отступлении все сожгли. Той осенью морозы стукнули спозаранок, по ночам доходило до минус двадцати градусов.
Такая ситуация. Жить, значит, нам было негде, есть нечего, облекаться не во что. Ютились в землянке. И семейство председателя колхоза тоже приняли, у них даже такого жилья не оказалось. Кто уцелел, спасался как мог.
Мама опухла от голодания, любую корку отдавала нам. Порой мы с братом ходили в деревню Рождествено, там несколько домов остались нетронутыми. Это примерно километрах в пяти на товарищем берегу водохранилища. Запруду в Истре взорвали, поэтому перебирались по льду. Стучали в двери, просили хоть что-нибудь на пропитание. Еще на поле возлежали уложенные и припорошенные снегом лошади. Мы с Сашей раскапывали такой бугорок, отрезали кусок мяса, потом варили дома конину…
Запомнил эпизод наступления наших армий. Два И-16 на выбривающем полете прошли по головам фашистов. И так эти самолеты со звездами врезались мне в память! Навсегда…
Мама Мария Николаевна.
О маме и брате
– Сходит, вы – дитя брани.
– Тогда всем трудно жилось. При этом мама смогла поднять нас на ноги. Когда заново отстраивали истреблённую немцами деревню, трудилась и плотником, и кузнецом. Потом оформилась дояркой на ферму. Сама косила траву, заготавливала корм для ланок. Награждена орденом Трудового Алого Знамени, медалями "За оборону Москвы" и "За доблестный труд в Великой Отечественной брани 1941-1945 гг.".
Мы не имели права подвести маму. Ни я, ни брат никогда не курили, усердствовали не делать ничего такого, что могло ее разогорчить.
После окончания семилетки Саша уехал в столицу, работал на заводе Микояна, жил в коридоре у какой-то бабули. Он пять носился на лыжах и вскоре выиграл первенство Москвы, получил звание мастера спорта. В 1957 году занялся биатлоном и сделал отличную карьеру: по два раза становился призером зимних Олимпиад и чемпионатов вселенной, многократно побеждал на всесоюзных соревнованиях, четверть столетия тренировал и возглавлял мужскую сборную СССР, всю жизнь защищал краски "Динамо". Брат награжден орденами Трудового Алого Знамени и Дружбы народов, двумя орденами "Знак Почета", медалями "За трудовое отличие" и "За трудовую доблесть", массой иных.
Брат Александр Привалов – легенда советского биатлона.
6 августа Александру должно было исполниться 88 лет. Мы готовились отпраздновать отличную дату, напечатали памятный календарь с двумя восьмерками. К сожалению, 19 мая 2021 года Саши не стало… На его похоронах скопились многие ученики, коллеги. Мужики сообщали о нем и плакали…
О небе
– А как вы попали в авиацию, Валентин Васильевич?
– Когда пошел в десятый класс, к нам в школу в Солнечногорске приехали двое супругов и объявили о наборе желающих в 4-й московский аэроклуб. Я тут же поднял руку, сказал, что хочу там заниматься.
По-прежнему не мог забыть И-16, увиденные запоздалее осенью 1941-го в небосводе над Пятницей. Твердо решил, что стану военным летчиком и обязательно – истребителем.
Теорию мы изучали в деревне Крюково, где нам выделяли комнатку в здешнем аэроклубе. Просиживали за тетрадками до часа ночи. После меня направили в центр ДОСААФ в украинском городе Сумы. Там сделался летать на Як-18. Окончил курсы и поехал в Армавирское высшее военное авиационное училище. Конкурс был большенный! Прошел мандатную и медицинскую комиссии, успешно отдал вступительные экзамены.
Учился я хорошо, летной практики набирался на Як-11 и МиГ-15.
В 1955 году получил диплом. Это был один-единственный выпуск пилотов морской авиации. Они в тот момент оказались в большом дефиците. Так вместе с еще двадцатью однокурсниками я попал на Балтику. Ощущал себя безотносительно счастливым, понимал, что мечта осуществилась, стала реальностью.
По характеру я человек выдержанный, никогда не испытывал паники или неуверенности, эмоции тоже умел кормить в себе. А тут после каждого полета меня охватывала радость.
– Где базировалась часть?
– В Мамоново, на границе с Польшей. Там раньше был немецкий аэродром.
Стряпали нас серьезно, постоянно проводили учения, приближенные к боевым действиям. К примеру, поднимали Ил-28, он тащил на буксире в отворённое море мишень, вслед вылетали мы и уничтожали ее. Истребителями прикрывали с воздуха морской десант, охраняя его от нападений вероятного противника. И на наземных стрельбищах мы регулярно расстреливали силуэты американских Sabre.
Боеприпасы никто не экономил.
Армавир. На стадионе перед матчем. 1950-е годы. Фото: из собственного архива
О закваске
– Удобопонятное дело, Калининградская область – форпост.
– Однажды к нам с инспекцией прибыл министр обороны Георгий Жуков. Какой это год? 1956-й, если не заблуждаюсь.
Два наших МиГ-17 возвысили в небо для выполнения задания. А в тот день над Балтикой, как назло, повис густейший туман. Никто не летал, это было невозможно. Но распоряжение кушать приказ, кто осмелится ослушаться маршала Победы? Истребители четко перехватили контрольную цель и получили команду возвращаться на базу. А как произвести посадку, если ничего не разглядеть? Пилоты не потерялись и в качестве ориентира выбрали высокую трубу ТЭЦ в Калининграде. Та торчала выше тумана и постоянно дымила.
А дальше они уже ведали, как забежать на Мамоново. Когда начали снижаться на полосу, увидели верхушки вековых деревьев, росших за территорией аэродрома, и благополучно произвели посадку. Жуков оценил мастерство асов и приказал вознаградить обоих именными часами.
Вот такая закваска была у наших пилотов. А в 1960 году Хрущев сделался расформировывать гвардейские полки. И я из Прибалтики угодил в Сибирь. Есть фотография, где мы с Левушкой, моим другом, стоим у бюста легендарному Покрышкину. Александр Иванович ведь родом из Новосибирска. Мощный подобный монумент в парке…
Потом меня направили в Семипалатинск, где я пролетал полгода. Там же родилась моя любимая дочь.
С другом у памятника Александру Покрышкину в Новосибирске. Фото: из собственного архива
О плясках
– А жену вы где нашли, Валентин Васильевич?
– В Мамоново… Я-то парнем был сельским, скромным, девчатами не увлекался, стеснялся. Истина, по воскресеньям за компанию с ребятами ходил в гарнизонный Дом офицеров. Плясать не умел, чаще сидел в сторонке. Но однажды пришли две девицы, я взглянул на одну в анфас, и всё внутри оборвалось. А потом – навыворот – какая-то энергия, понимаете, рванула. И всё, я себе уже не принадлежал.
Побежал звать на танцы. Оттоптал ноги, извинялся потом, но Эмма вынесла.
– Так и танцуете всю жизнь?
– Шестьдесят четыре года вместе…
Россию сейчас Закат пытается сдерживать, а меня – Эмма Ивановна. Если бы не возлюбленная, кто знает, куда бы я мог залететь.
Эмма училась в Одессе на инженера-технолога пищевой индустрии и в Мамоново приехала на практику на рыбоконсервный завод. Встреча в офицерском клубе, какая вполне могла стать мимолетной, предрешила нашу общую судьбу.
Как только предоставили отпуск, я сел в поезд и отправился за невестой в Одессу. Ровно с вокзала мы пошли в ЗАГС. Там я с порога заявил, что отстаиваю Родину, служу офицером, и в порядке исключения попросил расписать нас разом, без отсрочек и даже свидетелей.
Эмма окончила институт и примкнула ко мне. Конечно, помотало нас по стране, но, считаю, это лишь укрепило семейство. Как уже сказал, в Семипалатинске родилась дочь. Лена потом с золотой медалью окончила школу, сделалась кандидатом технических наук, доцентом, преподает в Московском государственном университете штатской авиации. Сын появился на свет в Выксе. Женя – кандидат экономических наук, тоже выпускник МГТУ ГА.
Ребята у нас замечательные, самые добросердечные, умные, ответственные. И внуки, их четверо, прекрасные. Вот оно, счастье. А все благодаря ей, моей Эмме. Она – золотой человек.
Сибирские будни.
О Сибири
– Где труднее итого было предназначаться?
– Наверное, в Канске. Приехали туда в пять часов утра 9 января 1961 года. Из вещей – чемодан да металлическая ванна, в какую возложили пятимесячную дочку. Выходим на перрон, а там – туман от мороза. Минус 51 градус. Вот предложите сейчас молодой даме, недавно окончившей вуз, чтобы поехала за супругом в подобную даль и холод. Какой ответ услышите? А Эмма восприняла все геройски. Я называл ее "декабристкой", желая, конечно, жене трудно пришлось.
Это сейчас Канск – город с многоэтажными домами, а тогда была классическая сибирская деревня с небольшими деревянными домами. Нам отвели даже не горницу, а угол, отгороженный от соседей простыней.
– Жуть!
– После, конечно, дали квартиру.
Я начал летать на МиГ-17. Военная задача перед полком стояла серьезная. По сути, мы отстаивали север Красноярского края. Канск ведь расположен в стратегически значительном месте, это центр Сибири, там проходит Транссибирская магистраль. Аэродром подскока был в Подкаменной Тунгуске, где мы дозаправлялись и летели дальше в Норильск. Впервые в истории истребительной авиации трудились, как говорится, со льда. Воображаете, что это такое?
– Не очень.
– Хитростей много! Когда расчищали площадку под ледовый аэродром, снежные отвалы очутились… рослее самолета. Фактически он садился в тоннель, на пробеге его не было видно ни справа, ни слева. При этом, учтите, МиГ-17 от хвоста до земли – 3,7 метра…
Или, возложим, посадка. У истребителя три колеса – носовое и два основных. Центр тяжести расположен почти посередине. Когда пытаешься тормозить после касания полосы, аэроплан на льду идет юзом, начинает разворачиваться. Доводилось выравнивать машину, чтобы ее не выбросило в сугроб. Если улетишь в эти боковины, немного не покажется…
В честь очередного съезда партии нас желали с полным боекомплектом отправить к Северному полюсу. Потом передумали. Наверное, посчитали риск чрезмерным, побоялись ЧП. Но мы постоянно выполняли сложные задания. Мне это было лишь в радость. Чем труднее, тем интереснее.
За освоение ледовых аэродромов меня вознаградили орденом Красной Звезды.
Коллаж Евгения Социховского, сделанный по заказу Музея Новосибирска.
О полете
– Я все жду, когда же мы до полета под мостом доберемся, Валентин Васильевич.
– Вот сейчас можно. Повествую. Наша четверка истребителей прилетела из Канска в Новосибирск, чтобы и днем и ночью обеспечивать взаимодействие с ЗРВ – зенитно-ракетными армиями. Мы летали по показанным маршрутам, а ЗРВ стреляли, делая упреждение, чтобы в наши самолеты не попасть. Стреляли, конечно, не боевыми снарядами, а болванками. Еще командовали, мол, летите потише, приберите скорость. Но мы не могли нескончаемо сбрасывать обороты, чтобы не свалиться в штопор. В общем, каждый отрабатывал свою задачу.
Существовали мы в гостинице, в хорошую погоду ходили загорать и купаться на Обь к Коммунальному мосту.
– Тогда у вас и родилась идея с пролетом?
– Нет, не размышлял я ни о чем подобном. Все вышло спонтанно, без предварительной заготовки.
Накануне нам дали задание: на бреющем полете уничтожить десять автомашин, размещённых в шахматном распорядке на полигоне Юрга (это недалеко от Новосибирска).
Ну, мы распределили, кто по каким мишеням работает. И как нагрянули гвардейской четверкой! С первого же захода расстреляли мишени. Машины пылают, дым столбом! С командного пункта за нами наблюдал замкомандующего Сибирским военным округом. Объявил в эфире: "Молодчины, истребители! Снайперская пальба".
Вернулись на базу, отдохнули… А на следующий день, 4 июня 1965 года, опять обеспечивали трудом ЗРВ. Мне дали маршрут – аэродром Толмачево, Барнаул, Камень-на-Оби и возврат на Новосибирск.
Тяни полет проходил в облаках. Получив команду на снижение, на вышине примерно полутора тысяч метров пробил нижнюю кромку и вдалеке под углом 45 градусов увидал Коммунальный мост. Решение пробежать под ним возникло мгновенно!
Словом, развернулся и спикировал к мосту. Для плавного спуска уже не оставалось дистанции. Полетел над Обью. Слева – Коровий остров, спереди – моя цель. Старался держаться в метре над водой, одним глазом следил за поверхностью реки, а иным косился на арку пролета, чтобы наверняка в нее вписаться. Ну и максимальную скорость выжал.
О посадке
– Какую?
– Семьсот километров в час. А может, и вяще. На предельных витках самолетом управлять удобнее, он моментально реагирует на минимальные отклонения рулей. На малой же скорости движения дублируются с заминкой, машина словно проявляет неповиновение.
– На что обратили внимание, подлетая к мосту?
– Заметил пару, парня и девушку, стоявших в обнимку аккурат над пролетом. Даже изумительно, что они нигде потом не объявились, не сказали, мол, это были мы. Может, не успели осознать случившееся.
– Или испугались до смерти. А если бы вы не вписались в пролет? И аэроплан совместно с собой погубили бы, и чужие жизни унесли.
– Я отдавал себе отчет в том, что делаю. Не забывайте, моя специализация – морская авиация, я умел летать низко над водой. И ситуацию на мосту контролировал. Если бы увидал, положим, мальчишек или рыбаков, отвернул бы в сторону, не полетел.
Все продолжалось буквально несколько секунд. Как только мост остался позади, я остро пошел наверх, ведь на расстоянии 950 метров от Коммунального находился следующий мост – железнодорожный.
Любопытный момент: по мере приближения к мосту прожру, в какой нужно было вписаться мне с самолетом, не увеличивался, а наоборот – почему-то сужался. Такой вот оптический то ли обман, то ли эффект. После ученые объясняли: так выходит из-за высокой скорости полета.
Еще деталь. Наша четверка возвращалась в Толмачево разными маршрутами, но на аэродром мы должны бывальщины прилететь в одно пора, вместе зайти на посадку. Я успел! Истребители сели один за другим. Спокойненько, никаких проблем.
На летном поле нас встречал автобус. Поехали на обед, после чего нас отвезли в отель. Тишина! Ну, думаю, всё в порядке, не приметили.
– Вы никому ничего не сказали?
– А зачем бы я стал докладывать? Это было мое личное дело.
Разумеется, переживал, боялся, что узнают и отведут от полетов.
Поужинали. Всё спокойно. Переночевали…
На следующее утро прибыли в штаб дивизии за новоиспеченным заданием. Сидим, ждем. Вдруг зазвонил телефон. Трубку взял Лева Агафонов, здоровенный подобный мужик. Длинно молча слушал, потом обернулся с изумленным лицом и говорит: "Вышел приказ – нас всех взять, личное оружие отдать, самолеты опечатать".
Лева внимательно посмотрел мне в глаза: "Что натворил? Рассказывай". Я беспорочно ответил: "Пробежал вчера под Коммунальным мостом". Агафонов не сдержался: "Слышь, да ты нас всех конкретно подставил!" Он употребил немало топорное слово. Я сказал, что за свой поступок сам отвечу. Возглавлявший нашу группу подполковник Николай Бричук помолчал несколько секунд и произнес: "Ладно, разберемся".
О разбирательствах
– Взяли вас?
– Нет, но пистолеты отобрали и самолеты опечатали.
Тяни полет фиксируется на пленку – скорость, высота, другие характеристики. А тут оказалось, что запись за 4 июня не сохранилась. Техники не заменили вовремя бобину, и та прокрутилась несколько раз. Пленку вытащили, а она банально засвечена.
Командование за башку сцепилось: никакого объективного контроля, получается, нет. И доказательств вины тоже.
Но мне все равно приказали сидеть в гостинице, никуда не сходить.
Завязалось выяснение обстоятельств. Сначала отвезли в Новосибирский обком партии к первому секретарю Горячеву. Тот с юмором отнесся к ситуации: "Ну, повествуй, капитан Привалов, когда повторишь полет? А то горожане замучили звонками, все желают посмотреть. Многие проморгали первую попытку".
После на авиазаводе имени Чкалова, где собирали самолеты Сухого, подвели к главкому ВВС маршалу авиации Савицкому, какой в те дни находился в Новосибирске в командировке. Он трунить не стал, обматерил по-настоящему, от души. И Чкалова вспомнил, и многое другое…
После чего меня послали обратно в Канск. Чуть ли не по шпалам…
Летать запретили. Вот это было самое ужасное.
– Но вы же знали, что ставите карьеру под угрозу, ввязываясь в авантюру.
– Я профессиональный пилот. Никогда не боялся трудностей, не избегал их. В те годы шла брань во Вьетнаме, я хотел туда попасть, подавал рапорт командованию, ощущал, что готов. В 25 лет получил второй класс пилота, занимал место адъютанта эскадрильи, что открывало прямую дорогу наверх. Если бы был карьеристом, уехал бы из Канска на учебу в академию, куда подавали курс. Но я мечтал летать, это оставалось главным.
– Зачем же так рисковали? В народе гуляли разные версии. Кто-то говорил о неразделенной влюбленности, иные чуть ли не в диссиденты вас записывали. Дескать, Привалов протестовал против армейской реформы Хрущева и того, что ему задерживают звание майора…
– Глупости все это. Даже опровергать ленность.
Уже объяснял: влюбленность у меня одна и на всю жизнь.
Хрущева к моменту моего полета отправили в отставку, в 1965-м он выращивал огурцы на даче в Подмосковье.
На майорскую звезду я не мог притязать, срок для этого еще не пришел.
Нет, дело в товарищем. От себя не уйдешь. Решившись на полет под мостом, даже не успел подумать о последствиях. Все вышло само собой.
Потом, когда завязались разбирательства, конечно, испугался, что уволят, выгонят из армии.
О наказании
– Долго вас прессовали?
– Нет, не особенно…
Эмма Привалова, супруга:
– Можно дополню ответ Валентина? А то он скромничает, недоговаривает…
Отлично помню возвращение мужа из Новосибирска. Трудно ему пришлось, мощно переживал.
– А вам что-нибудь рассказывал?
– Ничего. Но я еще до приезда Валентина заподозрила неладное. Встречала на улице известных, и те как-то странно усмехались, отводили глаза в сторону. Потом близкий товарищ Вали прямо спросил: "Ты неужели не знаешь?" Ну и известил новость…
– Ваша реакция?
– Меня поразило: ни один сослуживец не сказал, что на такой полет под мостом способен лишь весьма профессиональный, талантливый пилот. Все дружно осуждали моего мужа, говорили о его безрассудстве.
– Вы поддерживали?
– Конечно. Прекрасно знала его нрав, часто видела, как Валентин сам себе устраивал испытания. Это бывальщины его выбор и решение. И ответственность за сделанное тоже нес он. Строго с себя спрашивал…
Супруга и с довольствия сняли, не пускали в офицерскую столовую.
Но основное, конечно, что летать не давали.
Подполковник Валентин Привалов. Фото: Андрей Луфт
Об испытаниях
– Повторю проблема, Валентин Васильевич. Длинно так продолжалось?
– Месяца три.
Позже узнал, что информация о моем полете дошла до министра обороны СССР маршала Малиновского, и он отдал команду сурово меня не карать. Была телеграмма, цитирую дословно: "В отношении летчика Привалова ограничиться уже проведенными с ним мероприятиями. Послать в отпуск или дать десять суток передышки при части".
Коллеги относились ко мне хорошо, врагов я не имел. Из дивизии предложили: "Необходимо время, чтобы твоя история позабылась. Сейчас вводится новая должность замполита эскадрильи. Поезжай на четырехмесячные курсы политработников в Армавир. Пока будешь обучаться, валы тут улягутся".
Я согласился. Вернулся в Канск заместителем командира эскадрильи по политической части.
– А летать разрешили?
– К счастью, да. Дело сдвинулось с мертвой точки.
Командир полка Виктор Алексеевич Прудников ценил меня и продвигал по службе, сквозь какое-то пора назначил своим замом по летной подготовке. В 1972-м я получил направление в центр боевого применения и переучивания летного состава в Саваслейке. Это в Нижегородской зоны.
Там на восьмимесячных офицерских курсах готовили командиров частей. Учили хорошо, качественно. Я освоил Су-15, он был напичкан автоматикой и мог разгоняться до 2200 километров в час. На эти самолеты собирались переводить наш полк в Канске, меня планировали вернуть туда командиром. Но изменились семейные обстоятельства, и я остался в учебном половине.
Так и закончилась наша сибирская эпопея, начался новый этап жизни. В Саваслейке было интересно. В частности, участвовал в испытаниях лазерных систем. На глиссаду аэроплан заводит апельсиновый луч, который не видно ни сбоку, ни сверху, ни снизу. Он визуально проявляется, когда приближаешься к нему градусов за пятнадцать. Садишься на луч верхотурой и скользишь, как по рельсам, до самой бетонки. Контролируешь вначале дальний привод, потом ближний. Затем уже включаешь фары, после чего являются два луча – справа и слева от полосы. И всё, садишься. Весьма удобно.
Армавир. На стадионе перед матчем. 1950-е годы. Фото: из собственного архива
О мастерстве
– На словах все просто. На деле, думаю, было посложнее.
– Еще я работал с ракетами "воздух-воздух" на предельно небольших высотах. Их должны были запускать в серию, устанавливать на вооружение, а что-то пошло не так, ракеты не наводились на цель.
Испытания продолжались месяц.
– Вышло?
– Конечно. Если задача поставлена, ее надо выполнить. Желая пришлось трудновато, вы правы.
Мы летели на высоте триста метров, а мишень занимала горизонт на двести метров выше. Прицел на Су-15 обскурантистский, на полигоне же за многие годы столько набросали металла, что ракета непроизвольно могла уйти не в мишень, а в землю, откуда шло мощное излучение.
Тут и требовалось мастерство летчика.
– А что за история у вас была, когда в атмосфере отказали рули управления?
– Это в 1966-м на озере Балхаш.
В городе Чирчик, километрах в пятидесяти от Ташкента, был ремонтный завод, откуда я забирал аэроплан. Как положено, совершил пробный полет, выполнил сложный пилотаж, убедился, что все трудится штатно, никаких претензий к машине нет. Произвел посадку, расписался в документах, мол, МиГ-17 готов, и полетел в Канск. Балхаш проходил на вышине одиннадцать километров. Вдруг видаю: не работает руль высоты, стоит на месте, не двигается ни вперед, ни назад.
И как производить посадку в подобный ситуации? Стал разбирать. Если резко увеличить обороты, нос самолета поднимется, если уменьшить – опустится. Понял: это мой шанс… Повезло еще, что была недурная погода, воздух, можно сказать, плотный. Руководителю полетов решил не докладывать о поломке, только запросил дальний заход на посадку, а не за двадцать километров от аэродрома, как обычно. У меня не уточнили, в чем дело, ответили: "Выполняйте".
Ну я и стал разворачиваться с малым креном. Видимость, повторяю, была идеальная, это помогло. Если бы висели облака, пришлось бы катапультироваться. А так я обратил нос самолета на начало полосы и принялся потихоньку снижаться с высоты пять километров. На глиссаде полностью выпустил шасси, закрылки отрегулировал… Гораздо было держать скорость, она дает стабильность движению. Выбрал такой режим, при котором самолет шел точно по глиссаде, никуда не ходил – ни наверх, ни книзу.
Задача была такая: при посадке одновременно коснуться полосы тремя точками, сесть сразу на основные колеса и переднее, чтобы машина не "закозлила". Все вышло неплохо, рассчитал правильно и подошел к бетонке с маленьким углом, в итоге самолет сел без удара, идеально заскользил по полосе.
Стал, сообщаю технику: "Бери стремянку, посмотри, что с рулем высоты". Через несколько минут тот протянул мне большенный болт, какой застрял в узле подвески. Он точно не принадлежал конструкции самолета…
Шум я решил не поднимать. Главное, Миг-17 удалось избавить. После технического сервисы специалистами я продолжил полет в Канск.
Кредо летчика-аса Привалова: быть лучшим – во всём! Фото: из собственного архива
О риске
– По состоянию здоровья вас комиссовали в 42 года. Как пережили это, Валентин Васильевич?
– Тяжко, конечно. Настоящая трагедия.
Доктора нашли какое-то отклонение в сердце, запретили летать, хотя я нормально себя ощущал. Уволился из армии в 1977-м. Как показало пора, медики оказались правы, сейчас у меня стоит четвертый кардиостимулятор. А первоначальный прибор поставили еще в 1989 году.
После ухода со службы вернулся в родимое Подмосковье, два года трудился военруком в школе, затем устроился в центральное производственно-диспетчерское управление штатской авиации. Сначала обслуживал литерные рейсы, после стал начальником смены. В итоге проработал там четверть века. А итого трудового стажа у меня набежало более семидесяти лет. Лишь армейская выслуга – сорок четыре года, там же год за два шел.
– А сколько часов вы налетали?
– Каждогодне от восьмидесяти до ста двадцати – для истребительной авиации это максимально вероятные значения. Каждую минуту рвался в небо.
Одно скажу: пилотом не каждый может стать, это призвание.
– Объясните.
– За образцом далеко ходить не надо. Дамир Юсупов не растерялся в критический момент и посадил лайнер с отказавшими двигателями на кукурузное поле. Сделал все грамотно, за счет угла снижения выплеснул скорость и спас людей. При этом мы знаем, что Дамир поздно пришел в авиацию, долго пробивался к мечте. Я восхищен им. Он безотносительно по делу получил звезду Героя России.
Немного получить образование, надо еще голову на плечах иметь, все варианты заблаговременно просчитывать.
– Но вы ведь сами говорили, что тогда, в 1965-м, импровизировали, играли с листа?
– Ведал, что никакого риска нет.
Более того, если бы имел позволение на полет, мог бы выполнить петлю Нестерова вокруг моста. Легковесно сделал бы. Честно сказать, даже жалею, что сразу не решился. Как говорится, семь бед – одинешенек ответ.
– Ну вы даете!
– В том-то и незадача, что не дал! Пропустил шанс.
Знаете, почему меня тогда строго не наказали? Во-первых, депеша министра обороны. Во-вторых, в службе безопасности дивизии после рассказали, что иностранные источники опубликовали информацию, будто советские пилоты приступили к тренировкам по уничтожению мостов с бреющего полета. Воображаете, до чего додумались?
А вот свежая история. Читаю в Интернете, что японские пользователи Сети разузнали о моем полете и активно его обсуждают. Родилась версия, что я выполнял негласное задание ЦК КПСС и лично товарища Брежнева. Если бы сам не видал публикацию в переводе с японского, ни за что не поверил бы!
Перед испытаниями высотного костюма на Су-15ТМ. Фото: из собственного архива
О единомышленниках
– А вы в курсе, что кроме вас под мостами пролетали янки и англичанин? В 1959 году на реактивном бомбардировщике Boeing-47 Stratojet первым это сделал капитан Джон Лаппо.
– Что вы такое сообщаете? Не может быть! Неплохо знаю американские самолеты. У RB-47E размах крыльев – пятьдесят метров.
– Правильно, но пролет висячего моста Маккинак на озере Мичиган – свыше километра. Не то что под Коммунальным – 127 метров. И просвет до воды у янки был почти вдвое вяще, чем у вас.
Лаппо потом отдали под трибунал, но все закончилось выговором и денежным штрафом.
– Откуда у вас эти подробности?
– Вы же сами ссылались на японцев, раскопавших информацию о вашем полете. В Интернете немало различной всячины можно найти…
– Но не всему следует верить.
– В 1969-м, уже после вас, под верхней частью Тауэрского моста в Лондоне пробежал пилот королевских ВВС Алан Поллок.
– На спортивном каком-нибудь?
– Нет, на истребителе Hawker Hunter на скорости триста миль в час.
– Неожиданные новинки разузнаю на старости лет…
– Кажется, расстроил вас, Валентин Васильевич?
– Вот еще! Было бы из-за чего!
Наоборот – теперь знаю, что у меня кушать единомышленники. Предтечи и последователи, близкие по духу люди.
Впрочем, важнее, что полет я совершил для себя. А другие пусть мастерят как хотят.
Я добился того, к чему влёкся. Мог летать в любых условиях – ночью, в тумане, при нулевой видимости. У меня была высшая квалификация – летчик-снайпер. Со службы ушел в звании подполковника, с орденом и десятью медалями, на гражданке сделался пятерочником воздушного транспорта…
Единственное, о чем жалею: так и не попал во Вьетнам, хотя готовился, тренировался.
С женой Эммой, сыном Евгением и полотном Тимура Гасумова. Фото: Владимир Нордвик
О косой
Эмма Привалова:
– Позволите еще раз вклиниться в разговор? Без этих деталей рассказ будет неполным.
Дело в том, что моего супруга всю житье тянуло на подвиги. Постоянно! Может, поэтому и сердце посадил, не выдержало оно.
Знаете, как мы провели медовый месяц? Я навещала молодожена в лазарете, где тот залежал со сломанной ключицей.
В Мамоново был трамплин, с которого все прыгали. Валентину этого показалось мало, он взял да сиганул оттуда на велосипеде…
Сделали операцию. Скрепили сломанную ключицу, но ночью спицы насквозь прорвали кожу. Муж до утра терпел, не плакался. Поутру его перевезли в Калининград. Хирург потом рассказывал: "Он пел, когда я без всякого наркоза по частям сшивал ключицу. Ну и муженек вам пришёлся! Что за человек подобный?"
Я работала на рыбоконсервном заводе, а у Валентина были ночные полеты, и он специально таким маршрутом возвращался на аэродром, чтобы пробежать мимо. Меня после ругали: "Опять чуть стекла в цехах не разбились!" Представляете, на бреющем над заводом!
8 марта, в Интернациональный дамский день, восьмерки в небе рисовал. Каждый год. Чтобы я видела…
Он все время хулиганил. Как-то иду домой, это уже в Сибири было, до гарнизона не дошла, а мне сообщают: "Твой-то ныне с зайцем летал".
– В смысле?
– В буквальном! Выследил косого на летном поле, подговорил молодых пилотов, они взяли кривую в кольцо и поймали. Валя сначала слетал с ним, а потом домой принес. За уши держал.
Заяц долго жил у нас. Ручным стал, встречал супруга с труды, сидел рядом с мотоциклом, никуда не убегал. Валентин нарисовал зайцу на лбу звезду светящейся краской, чтобы никто не подбил по промаху.
Много всяких историй было! Как-то бурундуков запустил в дом. Хотел меня порадовать. Сам ушел летать, а я на кухню забежать страшусь, зверьки там хозяйничают.
Говорю же, человек с сюрпризами, с таким не заскучаешь…
На встрече со школьниками. Фото: из личного архива
О поре
– Повезло вам, Валентин Васильевич, с супругом. Другая давно выставила бы за подобные выкрутасы на улицу.
– Это чистая правда. Сразу вам произнёс: только Эмма и может меня удержать…
Да, семья у меня замечательная.
Одна обида – время слишком быстро несётся. Вроде вчера молодость началась, всё рядышком, всё живое, всё перед глазами, а оказывается, столько лет прошло, и тебе уже восемьдесят пять.
А пожить еще охота. И полетать.
Хотя самолеты всегда со мной. У нас дом в Сходне, рядом аэропорт Шереметьево. Лайнеры над крышей идут на взлет и посадку. В прошедшем году было кой-какое затишье из-за пандемии, а теперь, похоже, все опять возвращается в нормальный рабочий ритм. Особенно после завершения стройки третьей ВПП. Каждые пять минут самолеты садятся и взлетают.
Некоторые соседи жалуются, а мне нравится. Небо не отпускает, не дает позабыть о себе…
