Опричнина Ивана IV: что это было
Опричнина в нынешнем обществе воспринимается как явление исключительно негативное – результат помешательства царя, которому везде мерещились измена и комплот. Тем не менее многие отечественные историки видели в опричнине прогрессивные тенденции.
Режим чрезвычайного управления
Прежде чем вести беседа об опричнине следует остановиться на эпохе, ее породившую. Россия Ивана Грозного – страна, которая только начала расширение своих рубежей и обретение могущества. А пока – это скудные земли Нечерноземья, лежащие в северо-западной части Евразии; редкое и разрозненное население, каким трудно управлять; опальные города, где не раз вызревал очаг смуты; отсутствие выхода к Балтийскому, Черному и Каспийскому морям, и, как последствие, к мировым торговым путям; разорительные набеги кочевников с юга и востока, а также непрекращающиеся войны за территорию со Швецией, Польшей и Литвой.
Иван IV чистосердечно верил, что только неограниченная власть монарха поможет навести порядок в этих суровых и обширных землях. На исходе 1564 года царь отъезжает в свою резиденцию в Александрове, откуда шлет в столицу две грамоты. В первой Иван винит бояр в расхищении казны и измене, чем объясняет свой отказ от власти, во второй, адресованной москвичам, царь жалуется на боярские оскорбления и заверяет, что зла на народ не держит.
Не прошло и двух дней, как в Александров пожаловала делегация во главе с архиепископом Пименом, которая взялась уговаривать Ивана Васильевича вернуться к управлению государственными делами. Царь согласился, но тут же изложил свои условия: в стране необходимо ввести, говоря современным языком, режим чрезвычайного положения, отменяющий существовавшие ранее правовые нормы: единственным полновластным законом будет слово государя. Так в России вводилась опричнина, официально просуществовавшая с 1565 по 1572 год.
В поисках смысла
Нам кажется, что смысл опричнины лучше итого должны были понимать современники Ивана Грозного. Однако изучая письменные источники тех далеких времен исследователи не находят внятных оценок этого знакового явления. Русские летописи хоть и раскрывают нам всю полноту полотна злодеяний опричников, но при этом избегают открытого обличения царя. Какой бы ни был государь, в ту эпоху он воспринимался исключительно как помазанник божий.
Начиная с XVIII столетия, отнюдь не ища оправданий деяниям царя, и уж тем немало опричникам, историки пытались дать объективные и взвешенные оценки одному из наиболее трагичных эпизодов в истории России. Так Василий Татищев в установлении опричнины усматривал намерение царя пресечь предательство бояр. Для Сергея Соловьева опричнина явилась олицетворением перехода от «родовых» отношений к «государственным».
Член-корреспондент Петербургской академии наук Сергей Платонов в числе тех исследователей, кто находил немало позитивных черт в опричнине. Историк свои заключения выстраивает на том, что современники не понимали Ивана Грозного. Между тем царь, по его словам, в своих поступках руководствовался существующими угрозами, исходившими от княжеской оппозиции.
Продолжая мысль Платонова, современный историк Руслан Скрынников определяет концепцию опричнины как итог столкновения «могущественной феодальной аристократии и поднимающейся самодержавной монархии».
Исследователь русского средневековья Александр Зимин обращает внимание на поза Церкви, как большого социально-политического института, препятствовавшего централизации страны. Именно опричнине, по мнению Зимина, удалось включить храм в государственный аппарат.
Для доктора исторических наук Даниила Альшица опричнина была не случайным эпизодом, а необходимым этапом становления самодержавия, иными словами, начальной формой аппарата верховной власти. Благодаря опричнине, со слов Альшица, и появилось самодержавие на Руси в том облике, как мы его сегодня понимаем. Более того, историк заявляет, что опричнина не была прекращена в 1572 году, а просуществовала до конца жития Ивана Грозного.
Пересмотр землевладения
Историки отмечают, что в широком смысле опричнина не была новым явлением в русской существования, потому что именно так назывался удел, выдаваемый вдове князя, «опричь» (кроме) другой земли. В опричнине Ивана Грозного земля делилась уже между креатурами царя и остальной частью населения – «земщиной».
В летописях можно прочитать, что царь «возненавидел грады земли своея» и в ярости разделил их и «яко двоеверны сотворил». Для историков такая реакция летописца объяснима, так как царь не считал нужным растолковывать народу принимаемые им решения. Сообразно Платонову, Иван Грозный последовательно включал в опричнину, одну за другой, внутренние области государства для того, чтобы пересмотреть систему землевладения и прочертить учет землевладельцев.
В дальнейшем царь удалял на окраины неугодных ему людей, а взамен расселял надежных. Высланные землевладельцы по замыслу Грозного могли быть здоровы для защиты рубежей государства. Эта операции приобрела характер массовой мобилизации и в конченом итоге должна была заменить крупное вотчинное землевладение тонким поместным землепользованием. Однако, как это часто бывало у Грозного, не обошлось без перегибов, и насильственный передел земли приобрел характер массового бедствия.
Специалист по эпохе Ивана Грозного Владимир Кобрин находит, что опричнина не изменила структуру крупной собственности: и боярскому, и княжескому землевладению удалось пережить смутные годы политического террора.
Война с изменой
Царь был абсолютно уверен, что со всех сторон его окружали изменники. Однако сегодня невозможно точно установить, чем в вящей степени руководствовался Иван IV, раскручивающий маховик террора, – болезненной подозрительностью или реальной угрозой исходившей от его приближенных.
Со слов Скрынникова, первоначальный замысел опричнины заключался в «охранении существования царя», и только потом она должна была покончить со злоупотреблениями боярства и прочими перекосами в государстве. Однако наделив широчайшими полномочиями опричников, царь фактически благословил их на безобразия.
Своего апогея своевластие опричнины достигло зимой 1569-1570 годов во время похода Ивана Грозного на опальный Новгород. Но было ли это актом бессердечного мщения безумного царя, как это часто освещалось в отечественной историографии? Как замечает российский историк-славист Борис Флоря в книге «Иван Грозный», осенью 1569 года царь получил информацию о спеющей измене в вольных городах Пскове и Новгороде.
Речь шла о масштабном заговоре среди приказной администрации и социальной верхушки, мишенью которого была сдача Пскова и Новгорода литовскому королю. Этот заговор не был плодом больного воображения царя, так как в начине 1569 года к Литве подобным путем уже отошел приграничный Изборск – мощная почти неприступная крепость.
Но существовала и иная проблема. 1568 и 1569 годы стали неурожайными для Новгородской республики. Местная элита, по сообщениям современников, сосредоточила у себя порядочные запасы зерна, вызвав тем самым резкий рост цен на хлеб и обрекши население на голодную смерть. Возможно, эта продуктовая блокада имела вдали идущие замыслы новгородской верхушки.
Поводы для вмешательства царя были более чем серьезные. По мнению исследователей, если бы комплот удался, к Литве могло отойти до трети территории России. Вместо выхода к Балтике, которого добивался Грозный в ходе Ливонской брани, Москва могла получить у себя под боком опасного и сильного врага. И тогда под вопросом оказалась бы целость государства как такового.
Поход на Новгород обернулся бессердечным погромом и масштабным процессом по делу о заговоре. Осуждая зверства, которые чинили опричники, грабя и убивая горожан, историки, тем не немного, отмечают, что казням предшествовали тщательные судебные разбирательства, которые продолжались в течение трех недель после захвата Новгорода.
Любопытно, что Новгородский погром не ускользнул от внимания российских правителей последующих эпох. Так, вечно проницательная Екатерина II отмечала, что о причине гнева царя говорит отнюдь не вольное правление Новгородской республики, а «причина была, что Новгород, зачислив Унию, предался Польской Республике, следовательно, царь казнил отступников и изменников, в чем по истине сказать меры не нашел».
