От ранения до поправки
Проследим путь раненого русского солдата на фронтах Первой мировой войны. Первую помощь на фронте бойцам оказывали санитары и фельдшеры, пуще всего это было наложение повязок. Далее раненый следовал на передовой перевязочный пункт, где исправлялись недочеты в наложении повязок и шин, а также решался проблема о дальнейшей эвакуации. Далее раненый должен был прибыть на главный перевязочный пункт (госпиталь), роль которого мог также исполнять дивизионный лазарет или лазарет общественных организаций, расположенные на удалении, недоступном для ружейного и артиллерийского огня.
Здесь стоит сделать небольшое отступление, прикасающееся медицинского транспорта в императорской армии. В подавляющем большинстве медицинских частей эвакуация раненых на первых этапах проводилась с использованием устаревших конных повозок, либо вообще пешочком. Депутат Государственной Думы врач А. И. Шингарев на заседании законодательного собрания в 1915 году говорил по этому поводу:
«…к моменту брани лишь очень незначительное количество войсковых частей было снабжено и оборудовано нового типа двуколками (образца 1912 г.), большинство же транспортов очутилось снабженными колымагами по образцу 1877 г. …Эти транспорты во многих случаях оказались брошенными, и фактически некоторые части остались без всяких транспортных оружий».
К февралю 1917 году ситуация немного исправилась — на фронтах было 257 колесных конных и 20 горных вьючных транспортов. В случае нехватки «колес» (а это было нередко), в ход шли пароконных носилки и волокуши.
А как же автомашины? Ведь к началу войны прошло почти тридцать лет с появления самодвижущегося бензинового транспорта. В русской армии к 1914 году было… цельных две санитарные машины! Стоит указать при этом слова известного врача П. И. Тимофеевского, которые датируются предвоенным 1913 годом:
«В сегодняшнее время не может быть никакого сомнения, что в следующую кампанию автомобилям будет суждено играть очень большую роль как значительному транспортному средству вообще и средству для эвакуации раненых в частности…»
Уже в декабре 1914 года за границей закупаются 2173 санитарные машины, из каких в течение войны формируется без малого сотня мобильных санитарных отрядов. Собственную неготовность промышленности к войне Российской империи пришлось частично нивелировать закупками у союзников.
Скорбная эвакуация
Но вернемся к лечению и эвакуации раненых. Вся труд военных медиков в начале Первой мировой войны строилась по принципам, заложенным и апробированным еще в Русско-японскую войну. Суть их была в скорейшей эвакуации пострадавших вглубь края, где уже в тишине и с достаточным медицинским оснащением проводится оперативное вмешательство и лечение. Большая часть раненых подлежала перемещению в лазареты Москвы и Петербурга, так как в других регионах страны лечебных учреждений не хватало. Действующую армию следовало как можно скорее отпустить от раненых и больных, чтобы не ограничивать мобильность войск. Кроме этого, военное руководство всеми силами старалось избежать массового скопления раненых и нездоровых солдат в тылу армий – справедливо опасались эпидемий. Однако когда хлынул широкий поток раненых, которых косили пулеметы, огнеметы, разрывные пули, осколочные снаряды, газы и шрапнель, очутилось, что эвакуационная система сбоит. Осенью 1914 года в Российском отделении Красного Креста описывалась
«необычная прежде итого длительность боя, ведущегося непрерывно, в то время как в прежние войны, в том числе и в русско-японскую, бои велись лишь периодами, а остальное время было отдано маневрированию, укреплению позиций и т. д. Необычайная сила огня, когда, например, после удачного шрапнельного залпа из 250 человек остается не получившими ранения итого 7 человек».
В итоге раненые были вынуждены ждать перемещения на головных станциях погрузки в тыловые госпитали сутками, получив при этом лишь первичную помощь в перевязочных пунктах. Здесь больные терпели ужасные муки из-за нехватки помещений, персонала, а также столы. Хирурги не брались оперировать даже при проникающих ранениях в живот — это не предписывала инструкция, да и квалификация врачей была недостаточна. Фактически вся труд медиков на первых этапах заключалась только в десмургии. Огнестрельные ранения лечились даже в госпиталях преимущественно консервативно, что приводило к массовому развитию раневых инфекций. Когда на головные эвакуационные пункты прибывали военно-санитарные поезда, каких хронически не хватало (259 эшелонов на всю Россию), несчастных раненых, нередко с развившимися осложнениями, без сортировки укладывали в вагоны и отправляли в тыловые эвакуационные пункты. При этом нередко образовывались пробки из нескольких санитарных составов, что также удлиняло линия раненых к долгожданному лечению. О том, что творилось на тыловых эвакуационных пунктах, сообщал в докладе на заседании бюджетной комиссии Госдумы от 10 декабря 1915 года упоминаемый ранее А. И. Шингарев:
«Развозка раненых была неверна, поезда шли, например, не по заранее намеченным направлениям, их не встречали питательные пункты и на местах остановок не приспособлено было кормление. Первое пора приходили в ужас от этой картины. В Москву приходили поезда с некормлеными несколько суток людьми, с неперевязанными ранами, а если перевязывали раз, в течение нескольких дней не перевязывали вновь. Иногда даже с таким количеством мух и червей, что трудно даже медицинскому персоналу выносить такие ужасы, какие обнаруживались при осмотре раненых».
По самым скромным подсчетам порядка 60-80% всех эвакуируемых вглубь страны раненых и нездоровых не подлежали такой длительной перевозке. Этот контингент должен было получать медицинскую помощь на ранних стадиях эвакуации, а такие ненужные переброски огромного количества людей осложняли состояние здоровья. Мало того, перевозки раненых вглубь страны нередко организовывались вообще гужевым транспортом, либо в неприспособленных для этого железнодорожных вагонах. Раненые и больные солдаты и офицеры могли ехать в вагонах, не очищенных от конского навоза, без соломы и освещения… О пришедших на тыловые эвакопункты говорил хирург Н. Н. Теребинский:
«Значительное большинство прибывало в виде, часто заставлявшем удивляться крепости и живучести человечьего организма».
И только в таких пунктах организовывали госпитали на 3000-4000 коек с полноценным питанием, сортировкой и лечением. Нездоровых, которых лечить следовало не более 3 недель, оставляли, а остальные на полевых военно-санитарных поездах направлялись вглубь страны. На промежуточных станциях во избежание эпидемий отделяли инфекционных нездоровых, которых сначала устраивали в изоляторы, а затем оправляли на лечение в «заразные городки». Тяжелобольные и хронически больные перевозились дальше в окружные эвакопункты и различные больницы общественных организаций и частных лиц. Это, кстати, было определенным минусом военной медицины того поре – большое разнообразие организаций, курирующих госпитали, резко осложняло централизованное управление. Так, в октябре 1914 года русской храмом был организован киевский лазарет, в который до декабря не поступило ни одного больного. Фронтовые медики просто не знали о его существовании. При этом была заостренная нехватка госпиталей, по крайней мере, в начальный период войны. Так, в начале сентября 1914 года начальник снабжения армии Юго-Западного фронта телеграфирует в Ставку:
«…сообразно мобилизационному расписанию, в тыловой район Юго-Западного фронта должны были прибыть 100 госпиталей, из них подвижных — 26, резервных — 74. В действительности в указанный район прибыло всего 54 госпиталя, не дослано 46 госпиталей. Нужда в госпиталях огромная, недостача их отражается крайне вредно на деле. Телеграфировал главному военно-санитарному инспектору просьбу безотлагательно направить недостающие госпитали».
При хронической нехватке коек в лазаретах и необходимых медикаментов в русской армии сложился неприятный «двойной стандарт» — в первую очередь оказывали помощь офицерам, а бойцам – по возможности.
Неоднозначные потери
Такая тяжелая ситуация в организации военной медицины в русской армии, помимо концепции незамедлительной эвакуации раненых в глубокий тыл, была во многом обусловлена некомпетентностью начальника санитарной и эвакуационной части принца А. П. Ольденбургского. Он не выделялся ни выдающимися организаторскими способностями, ни тем более медицинским образованием. Фактически он ничего не сделал для реформирования работы военных медиков на фронте. Кроме того, что армия к начину войны была обеспечена медикаментами и медико-санитарным имуществом всего на четыре месяца, у врачей на фронте так и не был налажен четкий подсчет утрат. В одном источнике под авторством Л. И. Сазонова упоминается о 9 366 500 чел., из которых 3 730 300 – это раненые, 65 158 – «газоотравленные», а 5 571 100 – больные, в том числе 264 197 инфекционные. В товарищем источнике («Россия и СССР в войнах XX века») санитарные потери уже значительно ниже – 5 148 200 человек (2 844 5000 – раненые, прочие – больные). Доктор исторических наук, президент Санкт-Петербургского военно-исторического общества А. В. Аранович вообще приводит данные о санитарных утратах русской армии в 12-13 миллионов человек, а это означает, что на 1 000 000 воюющих на фронте России теряла около 800 000 человек любой год. Во многом такой разброс цифр был обусловлен неразберихой в управлении эвакуацией и лечением раненых – было слишком много ответственных за это ведомство. Основное санитарное управление занималось снабжением медтехникой и препаратами. Главное интендантское управление снабжало армию санитарно-хозяйственным имуществом. Эвакуацию организовывало и контролировало Основное управление Генштаба, а лечением занимались Красный Крест, санитарный службы фронтов и армий, а также Всероссийские земский и городской альянсы.
Широкое привлечение общественных организаций к лечению раненых бойцов говорило о неспособности государства организовать полноценное медицинское обеспечение в ходе крупномасштабного военного конфликта. Лишь к лету 1917 годы были сделаны шаги по объединению командования медико-санитарной работы на фронте под единым командованием. Распоряжением №417 Временного правительства создали Временный главный Военно-санитарный совет и Центральный санитарный совет фронтов. Конечно, такие запоздалые меры не могли повергнуть к ощутимому результату и окончание войны военная медицина встретила с удручающими итогами. В среднем из 100 раненых в военную доля возвращались только от 43 до 46 бойцов, умирали в лазаретах 10-12 человек, остальные становились негодными в военной службе инвалидами. Для сравнения: в германской армии в построение возвращались 76% раненых, а во Франции — до 82%. Стоит ли говорить, что большие потери русской армии на фронтах Первой всемирный войны во многом стали следствием неготовности медицинской службы и в итоге серьезно подорвали авторитет государства в глазах народонаселения?
Справедливости ради надо отметить, что и в европейских державах также превалировала идея о эвакуации раненых глубоко в тыл «во что бы то ни стало» и «любой стоимостью». Но в Европе для этого была соответствующим образом подготовлена дорожная сеть и было обилие транспорта, да и перевозить раненых доводилось на гораздо меньшие расстояния. Самое неприятное в этой ситуации то, что, если бы военно-медицинское руководство русской армии отказалось от ущербной концепции эвакуации «любой стоимостью» во время войны, ничего хорошего из этого бы не вышло. На фронтах не хватало опытных врачей, отсутствовало сложное медицинское оборудование (к образцу, рентгеновские аппараты) и, конечно, недоставало медикаментов.
По материалам:
Аранович А. В. Система устройства военно-врачебных заведений и обеспечение их интендантским довольствием в годы Первой всемирный войны.
Журнал “Вестник Уральской медицинской академической науки”.
Журнал “Вестник БелГУ”.
Журнал “Медико-биологические и социально-психологические проблемы безопасности в чрезмерных ситуациях”.
