Бешеному протопопу Аввакуму исполняется 400 летДля его единоверцев он светоч и костер, на котором его сожгли, неопалимая купина, и свет ее распростирается уже на три с половиной века. Для нашего же брата, людей, пишущих по-русски, творец, создатель сочинений, обжигающих силой и красотой слова.

В Галерке искусств Зураба Церетели прошла выставка, посвященная протопопу Аввакуму. Фото: Александр Корольков/РГ

“…Не позазрите просторечию нашему понеже обожаю свой природной русский язык, виршами филосовскими не обык речи красить, понеже не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет”.

Это из первых строк его вступления к “Житию”, рассказу о деле своей существования. Какая восхитительная дерзость свое жизнеописание поименовать “Житием”, отнести его к жанру, повествующему о подвиге прославивших веру и Храм! В отличие от нынешних мастеров так называемой полуисповедальной, полубиографической прозы, Аввакум, заточенный на долгие годы в заполярной земляной темнице, пишет какими-то незамерзающими чернилами о деле своей жизни, дабы оно, оплаченное всей его жизнью и жизнями единоверцев, не было предано забвению.

Протопоп Аввакум. Патриарх Никон. Государь Алексей Михайлович. Духовный раскол. Не заживающая и по сей день рана, распря, унесшая тысячи жизней православных христиан…

В собрании древнерусской литературы, в “Изборнике”, большинство текстов дано с переводом на удобопонятный нынешнему читателю язык. Написанное Аввакумом в переводе не нуждается. Он – наш современник.

Образованность сына деревенского священника из нижегородского присела Григорова, знавшего на память великое множества текстов, не говоря о псалмах и молитвах, достойна удивления. Об отце он скажет исчерпывающе и коротко: “отец же мой прилежаще пития хмельного”. Многому ли научишься? Вот мать, “постница и молитвеница бысть, всегда учаше мя страху божию”, произнесёт Аввакум. Но не скажет, каким трудом ему удалось впитать в себя во всей полноте и святой, по его убеждению, неприкосновенности веру пап и прадедов, “святых отец и апостол”. Ни премудрым книжникам, ни иерархам высшего разбора не удавалось опровергнуть его доводы в защиту своих убеждений. Вот и доводилось властям предержащим прибегать к испытанной аргументации от кнута, дыбы, голода и разного рода мучительства. И уже в качестве неопровержимого доказательства своей правоты оппонента надлежало сжечь живьем в срубе.

Тут и казематы Петропавловской крепости, где Чернышевский писал свой роман, а Горький драму “Дети солнца”, и Редингская темница Оскара Уайльда, и узилище, откуда Сервантес отправил в бессмертие “Дон Кихота”, даже каторжная Омская тюрьма, где зародились “Писульки из Мертвого дома” Достоевского, да простят мне претерпевшие, покажутся “домом творчества” в сравнении с лютой Пустозерской ямой, крытой досками.

Чему же можно поучиться у Аввакума бешеного? По моему убеждению – свободе!

Его наследие – заповедь пишущим по-русски. “Житие протопопа Аввакума, им самим написанное” по сути дела первоначальный в русской словесности роман. Здесь впервые дана типология русского романа, русской прозы: человек, судьба человека, конкретной личности в контексте неповторимой исторической реальности. Исповедальная проза, родоначальником которой стал Аввакум, еще изумит мирового читателя в творениях Гоголя, Достоевского, Толстого.

Если бы не было “Жития” Аввакума, кто ведает, нас, может быть, и можно было бы провести на мякине нынешней, так называемой исповедальной литературы, где сочинитель то исподволь, то и откровенно любуется собой, сострадает себе, посылая укор современникам в неумении оценить и воздать должное ювелирно чувствующему и глубоко мыслящему созданию, каковым является автор.

Аввакуму не к лицу художественная вуалетка, под которой читатель должен разглядеть в герое альтер эго автора. Наша письменность не ведала такого рассказа от первого лица в высокой своей простоте. Хочется цитировать не фразами, не абзацами, а страницами.

“Прииде ко мне исповедатися девица многими грехами обремененна, блудному делу повинна; нача мне, плакавшеся, подробну вещати во храмы, пред Евангелием стоя. Аз же, треокаянный врач, сам разболелся, внутрь жгом огнем блудным, и горько мне бысть в той час: зажег три свещи… и возложил длань правую на пламя, и держал, дондеже во мне не угасло злое разжение…”

Не зря Пушкин отсылал своих коллег учиться чистому и верному языку у московских просвирен. Вот и слог у протопопа, прошедшего школу проповеди и молитвы, благозвучен, красочен и прост.

А еще плотность, удельный вес подобный прозы близок, да простится сравнение, с урановым. Все познается в сравнении. У Аввакума история с девицей, блудному делу повинной, взяла всего восемь (!) строк и вошла в отечественную хрестоматию, у великого Толстого сходный сюжет в “Отце Сергии” разошёлся, на мой взгляд, в переливчатой и пространной назидательности.

Прав чуткий к слову Алексей Максимович Горький: “Язык, а также стиль посланий протопопа Аввакума и “Житие” его остается непревзойденным образцом пламенной и страстной речи бойца, и вообще в старинной литературе нашей кушать чему поучиться”.

Задаюсь вопросом: чему же в первую очередь можно поучиться у Аввакума неистового? По моему убеждению – независимости! Телом вогнан в земляную яму, истязаем воеводами, обречен на муки архиереями, избиваем чуть не до смерти собственной паствой, не умеющей и не желающей существовать по-божески, а дух его, запечатленный в деле и слове, каждое мгновение жизни оставался свободен.

В христианстве важное место занимает поклонение страдания, но житие Аввакума – это история неколебимого противостояния и безмерного сострадания к тем, кто не слышит Бога так, как слышал он.

Общество Религия Общество История