Тамерлан. Внешность и характер.
“Тимуридские миниатюры и те, более многочисленные, что были исполнены в Индии, могут, однако, дать нам лишь примерное представление о Тамерлане, поскольку не были созданы на основе непосредственного наблюдения модели…
Словесные описания дают сведений ненамного вяще. Наиболее точным, несомненно, является то, что вышло из-под пера Ибн Арабшаха: «Он был велик и крепок. У него была крупная башка, высокий лоб, кожа его была белой и тонкой… его плечи были широки, ноги длинны, руки сильны. Он был увечен на правые ногу и длань. Он носил длинную бороду. Блеск его взгляда был трудно переносим, его голос был высок и силен»…
Мы бы знали о Тимуре только это, если бы в июне 1941 года советские исследователи не предприняли раскопки в Гур-Эмире, мавзолее Тамерлана. Когда они отыщи и открыли эбеновый гроб (он располагался не совсем под саркофагом), оттуда до них донесся такой сильный запах ароматических растений, что им пришлось на какое-то пора выйти, чтобы подышать свежим воздухом.
Тело находилось в довольно хорошем состоянии; кое-где на костях имелись кусы мумифицированной плоти; сохранилась коротко постриженная с проседью борода. Скелет принадлежал человеку рыжему, увечному, ростом до 1,7 метра (размер будет редкий для той эпохи и той страны). Он был отмечен видимыми следами ранений и деформаций. Кости правой ноги были тоньше и куцей костей левой. Кости коленной чашечки были спаяны крупной мозолью, отчего конечность парализована не была, но она затрудняла ходьбу и заставляла прихрамывать, а также способствовала образованию многочисленных абсцессов. Другая костная мозоль, обнаруженная на правом локтевом суставе, указывала на то, что длань нормально сгибаться не могла. Третье ранение изуродовало и обездвижило указательный палец…
Изменения костей, несомненно, стали последствием ранений, нанесенных стрелами в 1363 году в Систане — в ту пору Великому эмиру было двадцать семь лет — они развивались в продолжение всей его жития и, заметим, могли значительно сократить ее. Хромым он стал рано, но впервые опасно заболел через тридцать лет, потом ему пришлось перетащить многие другие хвори, заставлявшие его по сорок дней не выходить из шатра. Когда ему было шестьдесят два года (во время Индийского похода), он бессердечно страдал от опухоли правой руки. С того времени он часто передвигался, сидя на носилках, хотя оставался отличным наездником…
Терзаемое болями покалеченное тело Великого эмира обладало необычайной выносливостью, способно было терпеть холод, жару, усталость, жажду, голод, попойки, бессонные ночи. Одушевлялось же оно невиданной силой воли. Тимур болел редко. Когда это с ним происходило и он едва ли не умирал, и никто не знал причины болезни, он никогда не терял наличия духа. Если он не мог идти, то приказывал нести себя на носилках, лишь бы не останавливаться. Когда, старый и увечный, он не мог самостоятельно присесть на лошадь, в седло его сажали оруженосцы. В Бхатнире, в Индии, раненный стрелой во время рекогносцировки передовых позиций врага, он продолжил осмотр, как если бы ничего не случилось…
Будучи истинным полководцем, ведал, что надлежало подавать пример, рисковать собою и не требовать от подчиненных того, чего не мог бы сделать сам. Нет, без пользы для дела он себя не подставлял, как не разыскивал удовлетворения мелкому тщеславию; ведома ему была и важность военачальника, а также то, что его гибель или пленение привели бы ко всеобщему бегству и хаосу. Если он хватался за меч, то лишь по необходимости или если его к тому принуждали. В 1375 или 1376 году в Тянь-Шане он попал в засаду, из которой вырвался, «орудуя копьем, палицей, саблей и арканом». Во пора Ширазской кампании 1393 года он вступил в единоборство с шахом Мансуром и пропустил два удара, на его счастье, пришедшихся по шлему. В 1395 году во пора сшибки с Тохтамышем на Тереке он сражался, как простой воин, «саблей, так как стрелы кончились, а копье сломалось». Тогда ему было шестьдесят лет! Изучение его костяка позволило установить, что своею правой рукой он пользовался постоянно, невзирая на блокировавшую локтевой сустав мозоль и деформацию указательного перста. Утверждают, что был отличным стрелком…
Он был достаточно умен, и даже весьма — как по мнению преданных ему людей, так и врагов, равно как по представлению нынешней историографии, — чтобы не ставить перед собой недостижимых целей…Конечно, он не всегда играл наверняка, но неизменно работал с уверенностью подлинного игрока в шахматы. Ему хотелось помериться силами с Баязидом, но, сознавая дерзость этого шага и воинские качества противника, он колыхался. Ненавидя Мамлюка, он хотел бы его уничтожить, но от этого плана отказался, удовлетворившись унижением оного и понимая, что оккупировать Египет невозможно…
Ему противоречили негусто. Когда кто-либо выказывал недовольство, им овладевала ярость тем более страшная, что случалось весьма нечасто. Как все действительно сильные личности, Тимур умел владеть собой и содержать чувства в узде. Когда его эмиры стали оспаривать его намерение двинуться на Индию, на какое-то мгновение он потерял власть над собой и замахнулся на них саблей. В Кафиристане по той же вину он лишил своей благосклонности одного из близких людей и, отправив провести остаток жизни на кухне, более о нем не справлялся…
За ним закрепилась слава трезвенника, так как в обычное время пить вино он запрещал. Однако традиция требовала проведения вакхических церемоний, он и сам их организовывал; в этих случаях Тимур пил, себя не ограничивая, но, если прочие отчаянно напивались, он не терял над собой контроля никогда. Когда же, последовав их примеру, он вливал в себя огромные количества хмельного, алкоголиком от этого не становился, исправно владея собой…
Бывая слишком напряженным, утомленным, готовым поддаться плохому расположению, он доставал свою шахматную доску. Безграничная любовь к игре, которой он увлекся еще в детстве и отличным мастером которой слыл, его успокаивала, отвлекала от попечений, снимала нервное напряжение. Известно, что, когда в Анатолии по завершении самой великой баталии той эпохи ему привели пленного Баязида, он после ужасного приступа гнева принялся за шахматы…
Тимурова вера, быть может в чем-то расплывчатая, была твердой, глубокой и неколебимой. Он был уверен, что действует от имени Бога и согласно с его волей. Свою набожность он демонстрировал часто; к примеру, у всех на виду обожал перебирать четки. По его приказу был создан не переносной михраб, коих в исламском мире было множество, а разборная мечеть, какую можно было возить с собой в бесконечных походах, что указывает на его частое, если не регулярное участие в молебнах…
Тимур отлично знал мусульманский закон, хотя толковал он его довольно свободно, например, чередуя уважение запрета на распитие вина, — что спрашивает шариат, — с организацией попоек, что, противореча оному, согласуется с шаманическими ритуалами. Таким образом, Великий эмир плутовал, если, разумеется, не проявлял терпимость; скорее же нарушать кораническое законодательство он был вынужден, чтобы обеспечить мирное сосуществование язычников с мусульманами — так крепко сидели в нем традиции предков.”
Цитируется по: Жан-Поль Ру. Тамерлан.
