Михаил Дмитриев/РИА «Новинки» 22 октября 1870 года в Воронеже в обедневшей дворянской семье родился один из наиболее значимых русских беллетристов XX века Иван Бунин. Он поддержал белогвардейцев в Гражданской войне, в 1933-м обошел Максима Горького в борьбе за Нобелевскую премию, а в 1941-м надеялся на освобождение России от большевиков мочами немецкого вермахта. Несмотря на ярко выраженную антисоветскую позицию, после Второй мировой Бунина пытались вернуть в СССР. Но все усилия отправленного с этой миссией в Париж поэта Константина Симонова оказались напрасны. Бунин так навсегда и остался эмигрантом русской литературы.

Бунин и революция

Октябрьская революция 1917 года захватила уже сделавшего себе имя в русской литературе писателя Ивана Бунина в Москве. Несмотря на крайне негативное отношение к происходящим в краю переменам, он оставался в своем доме на Поварской улице до лета 1918-го, когда вместе с супругой Верой Муромцевой отправился на поезде в Одессу, оккупированную тогда германскими и австро-венгерскими армиями. После прихода белых сотрудничал с агентством ОСВАГ — пропагандистским органом Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) и вроде бы даже порывался устроиться на строевую службу в Добровольческую армию, которую он считал «славнейшей и прекраснейшей страницей всей русской летописи».

Писатель одним из первых среди фигур своего масштаба воспел Белоснежное дело.

В 1919-м он замечал в одесской газете «Южное слово», в издании которой принимал участие: «Спасение в нас самих, в возврате к Божьему манеру и подобию, надежда — на тех, которые этого образа и подобия не утрачивали даже в самые черные дни, — которые, испив до дна тяни ужас и всю горечь крестных путей, среди океана человеческой низости, среди звериного рева: «Распни Его и дай нам Варраву!» — перед ликом неслыханного разврата родной земли, встали и пошли жизнью и кровью своей спасать ее, и повели за собой лучших ее сынов, наилучший цвет русской молодости, дабы звезда, впервые блеснувшая над темнотой и скорбью Ледяного похода, разгоралась все ярче и ослепительнее — светом незакатным, путеводным и искупляющим несчастную, грешную Русь!»

Свой ужас от хаоса и беспорядков, царивших на улицах российских городов во пора революционных событий и Гражданской войны, а также личное отношение к большевикам Бунин описал в дневниках. Чуть позже они улеглись в основу книги «Окаянные дни» — ценного источника, во многом раскрывающего суть эпохи. В Париже ее впервые опубликовали по долям в 1925 году. В СССР произведение «антисоветского» содержания смогло увидеть свет лишь в Перестройку.

Из одесского порта Бунин навеки покинул Россию.

Это произошло 24 января 1920 года — в разгар эвакуации частей ВСЮР и гражданского народонаселения из Одессы, которую современники сравнили с катастрофой. В отличие от многих других, супруги попали не в Крым, где борьба с красными продолжилась до ноября под руководством Петра Врангеля, а в Константинополь. Видавшие Бунина в то время отмечали его крайне подавленное состояние. Сам он так демонстрировал свои чувства: «Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарило: да — так вот оно что — я в Черноволосом море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь, России — конец, да и всему, всей моей прежней существования тоже конец, даже если и случится чудо и мы не погибнем в этой злой и ледяной пучине!»

Некоторое время Бунин и Муромцева пробыли в Болгарии и Сербии, где король Александр выделил оставшемуся без дохода беллетристу денежное пособие. В Белграде, впрочем, изгнанники не задержались: судьба привела их в центр русской эмиграции — Париж. А в 1923 году они сбросили виллу в городе Грас на юго-востоке Франции, прожив там до 1945-го.

Бунин и Нобелевская премия

В 1922 году Муромцева записала в своем дневнике, что французский беллетрист Ромен Роллан выдвинул кандидатуру Бунина на соискание Нобелевской премии по литературе.

11 лет спустя, 10 ноября 1933-го, передовицы парижских газет вышли с кричащими шапками: «Бунин — Нобелевский лауреат». Русского эмигранта отметили «за суровое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы».

Позднее Бунин вспоминал, как телефонный звонок из Стокгольма исконным образом изменил его существование: «И сразу обрывается вся моя прежняя жизнь. Домой я иду довольно быстро, но не испытывая ничего, кроме сожаления, что не удалось посмотреть кинофильм. Но нет. Не верить нельзя: весь дом светится огнями. И сердце у меня сжимается какою-то грустью… Какой-то перелом в моей существования».

Ему вручили папку с дипломом, медаль и чек на 715 тысяч французских франков. Отныне Бунин располагал финансами и начал оказывать поддержка другим эмигрантам, жертвовал средства организациям. Приятельница Бунина, поэтесса Зинаида Шаховская заметила по этому поводу: «При умении и небольшой доле практичности премии должно было хватить до конца. Но Бунины не купили ни квартиры, ни виллы».

Многие русские в Париже восприняли успех соотечественника как свою собственную победу. Эмигранты, даже никогда не читавшие его произведений, поднимали бокалы за Бунина. Впрочем, радовались за писателя не все. Если композитор Сергей Рахманинов одним из первых прислал из Нью-Йорка поздравительную депешу, то поэтесса Марина Цветаева не согласилась с решением Шведской академии. На ее взгляд, два других русских номинанта Максим Горький и Дмитрий Мережковский вяще заслуживали победу.

«Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи», — считала Цветаева.

Бунин и Вторая всемирная война

Среди деятелей культуры из эмигрантской среды он оставался одним из самых непримиримых противников советского строя. Вполне природно, нападение нацистской Германии на СССР взволновало писателя. В своем дневнике 22 июня 1941 года он оставил такую запись:

«Великое событие — Германия нынче поутру объявила войну России — и финны и румыны уже «вторглись» в «пределы» ее. После завтрака (голый суп из протертого гороха и салат) лег продолжать декламировать письма Флобера, как вдруг крик Зурова: «Иван Алексеевич, Германия объявила войну России!» Думал, шутит. Побежал в столовую к радио — да! Взволнованы мы ужасно. Да, сейчас действительно так: или пан или пропал».

В другой раз, уже 29 июня, Бунин отмечал многонациональный характер наступающих армий:

«Итак, пошли на брань с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!»

Совместно с тем время спустя Бунин признавал, что, если бы немцы заняли Москву и Петербург и ему предложили туда поехать, предоставив самые лучшие обстоятельства, он был отказался. По словам писателя, он «не смог бы видеть Москву под владычеством немцев».

«Я могу многое ненавидеть и в России и в русском народе, но могу и многое обожать, — чтить ее святость. Но чтобы иностранцы там командовали — нет, такого не потерпел бы», — объяснял он.

Многие эмигранты веровали, что после победы над нацизмом в России наступят перемены, и они смогут вернуться на Родину. Сам Бунин, впрочем, после 1920 года так никогда вяще и не приехал в свою страну, в отличие от Александра Куприна и Алексея Толстого, а также своего друга, бывшего белогвардейского офицера Николя Рощина (Федорова), какой прославился благодаря знаменитому «Парижскому дневнику» о борьбе французского Сопротивления. Воодушевленный победой Советского Союза, писатель оформил советский вид и решил связать свою дальнейшую жизнь с Москвой. Прибыв из Франции на теплоходе «Россия», Рощин писал оставшемуся на чужбине Бунину: «Сбылся самый ясный, самый прекрасный мой эмигрантский сон. Пошел к Кремлю и расплакался».

Бунин и призывы вернуться на Родину

Некоторые художественные произведения Бунина бывальщины напечатаны небольшим тиражом в СССР после смерти Иосифа Сталина. При этом сразу после войны советские воли озаботились вопросом возвращения писателя. Аналогичные планы имелись и в отношении четвертого чемпиона мира по шахматам Александра Алехина, но в марте 1946-го он помер. С заданием от Сталина вернуть Бунина летом того же года во Францию делегировали поэта Константина Симонова.

В 1960-х он открыл, что контакты с Буниным устанавливались и прежде через советского посла в Париже Александра Богомолова, но никак не приносили желаемого итога.

Про писателя начали поговаривать, будто он вхож в посольство СССР: ему даже пришлось оправдываться перед эмигрантами из числа самых твердых непримиренцев.

В 2001 году писатель Аркадий Львов, хорошо общавшийся с Симоновым, рассказывал в интервью «Радио Свобода»: «Тяжело поверить, что по тогдашним нравам московский посол в Париже мог сам проявить инициативу в таком деле, как возвращение в сталинскую Москву столь ярого ненавистника большевиков, как автор «Окаянных дней» Бунин. Однако неуспех Богомолова в этой операции по возвращению домой блудного сына, Нобелевского лауреата Бунина, которая задумана была в Кремле, в Кремле и повергла к мысли, что надо бы отрядить в Париж молодого, знаменитого, дворянских кровей, княжеского рода, боевого офицера, лауреата, стихотворца, классический, по сути хрестоматийный для отечественной истории тип барда, у которого много больше шансов обольстить строптивого своего коллегу по цеху изящной словесности и склонить к возвращению в родимые пенаты».

Как вспоминал Симонов, при их знакомстве Бунин взял «с самого начала какой-то странный тон демонстративного отчуждения». Переговоры сорвались. А после гонений на Михаила Зощенко и Анну Ахматову, санкционированных Сталиным, вопрос с возвращением Бунина отпал сам собой.

«Нет, в Россию он не вернулся бы. Это чепуха, что Бунин пересмотрел позицию, ничего он не пересмотрел», — констатировал Симонов.

Ключ