«Слово
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

«Слово

Алексей Целяев у монумента Джорджу Вашингтону © Личный архив семьи Целяевых

“Пересеку моря и океаны”

“С 1954 по 1977 год включительно я служил и трудился в советской военной разведке. Волей судьбы и руководства Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных Сил СССР я обогнул дольний шар и работал в нескольких странах на разных континентах. Я счастлив и горжусь тем, что в тех успехах, которые имела советская военная разведка в наши годы, вложена моя крупица труда, пусть и технического”.

Алексей Целяев был обычным деревенским парнем из небольшого села Рузлатка (сейчас это Пензенская район). Подростком пережил войну: отец пропал без вести, бабушка и дедушка умерли от голода, сам работал в колхозе наравне со взрослыми. Незаконченное посредственнее образование, два курса техникума и призыв на срочную службу в мае 1945-го в танковые войска. На втором году службы получил предложение отправиться в спецшколу обучаться шифровальному делу. После двухгодичного курса — воинское звание “младший лейтенант”. В 21 год Целяев стал членом КПСС.

“Офицеры-шифровальщики. В утилитарной жизни по работе нам это слово не разрешалось нигде упоминать, разве что как офицер специальной связи, и то только в официальных служебных документах. Наша курсантская существование маскировалась. Мы были под “крышей” обычных солдат и сержантов, а не курсантов. Только фотографировались в курсантских погонах… Я не думал и не гадал, что сделаюсь офицером Генерального Штаба Советской Армии. Что на поездах, самолетах, на упряжках с собаками, а также на кораблях пересеку моря и океаны, Негромкий и Атлантический, обогну земной шар от берегов северной Курильской гряды через всю Азию и Европу”.

После выпуска Целяев служил офицером спецсвязи на курильском острове Парамушир. Житье в бараках, снежные заносы под крышу, отопление кедрачом. Офицерская дружба и быт, свежие крабы со спиртом. Во время отпуска поехал домой и женился на девице Валентине из соседнего села. После рождения первенца перевелся на материк, в штаб Ленинградского района ПВО. Опять курсы усовершенствования офицеров шифровальной службы в Ростове-на-Дону. А после — предложение, которое круто повернуло его судьбу.

В мае 1954 года по итогам собеседования Целяев был отобран из 90 офицеров-шифровальщиков для прохождения службы в 8-м отделе ГРУ ГШ с дальнейшей поездкой за рубеж. “Я тут же согласился”, — напишет он почти 40 лет спустя.

США, Вашингтон (1954–1958). “Трудился вручную, шифровальных машинок тогда еще не было”

После ряда проверок Целяева рекомендовали для работы в аппарате военного атташе при посольстве СССР в США. Из всех тестов он позволил себе обрисовать в воспоминаниях только один — неформальную проверку на честность. “Когда я был на выездной комиссии, которая решала мою судьбу, мне был задан проблема: “А как насчет того?” И щелчок пальцами по скуле, не по моей, конечно. Я ответил, что употребляю, как все нормальные люди, по праздникам, на вечерах и вечеринках. Они ублаготворились ответом. А комиссия — это человек пять-шесть генералов. А вот тех, кто ответил, что, мол, что вы, я не употребляю, сразу же отставляли”.

В 1954 году американцами был принят закон Хэмфри — Батлера, устанавливающий вне закона Коммунистическую партию США, а в СССР запустили первую в мире АЭС в Обнинске. В этих исторических обстоятельствах Алексей Павлович с супругой и уже двумя малолетними детьми отправился в Вашингтон на три года. Целяеву было 27 лет.

“Запомнил на память аварийный шифр, начинов изучать английский язык, экономический потенциал США, политическую систему. Американцы как-то быстро, за 20 дней, выдали визу. Меня устремили на склад — переоделся во все гражданское. После беседы в ЦК КПСС сдал партбилет и стал обычным членом профсоюза. Боже упаси, чтобы за рубежом назвать себя членом партии — даже партийные собрания проводились у нас как профсоюзные.

1 декабря 1954 года мы с семьей барыши в Нью-Йорк, было тепло. И здесь случился казус, который очень долго потом обсуждался и за который полковник C., ответственный за мою подготовку к отправке, имел вящие неприятности. В Москве был порядочный мороз, и [сын] Саша у нас прилетел в валенках. Я еще в самолете просил полковника Б. связаться с экипажем и как-то раздобыть наш чемодан, чтобы переобуть Сашу. Но тот отказался, а я еще не знал языка. Мы прилетели в Нью-Йорк, и там появился корреспондент одной из провинциальных газет, сфотографировал, написал статейку. Охарактеризовал нас как “варваров”, прибывших из Сибири. Мы уже были в Вашингтоне, когда появилась эта заметка в газете. Военный атташе доложил в Москву — он обязан был это сделать. Москва была весьма недовольна.

Ладно, получили вещи, прошли таможню, едем в Представительство СССР в ООН. Играет музыка. Оглядываемся, где же столбы, на каких висят репродукторы, как у нас, в СССР? Оказалось, что это работает радиоприемник в машине, чего у нас в Союзе еще не было. Потом 250 миль по железной пути. Все необычно. Негры ходят и предлагают мороженое, напитки.

В Вашингтоне разместили нас внизу в небольшой комнатке в здании военных аппаратов при посольстве СССР в США. Поутру следующего дня получаю подъемные, и едем в магазин Shop Sirs. За один раз одеваемся и обуваемся. Потом в Super market за продуктами. И завязалась наша жизнь в Вашингтоне.

Рабочее место — в посольстве на 16 Street, недалеко от Белого дома. Это километрах в трех от нашего офиса, где располагались все три аппарата, военного, военно-морского и военно-воздушного атташе. На труд и с работы, на обед и с обеда нас возили на машине. Вечерами мы много и долго работали. Шофер ждал нашего звонка. Почивать не ложились ни наши жены, ни жена шофера, ни сам шофер, пока нас не привезут.

Придешь домой, выпьешь пива или грамм 50 виски, сходишь на третий этаж поиграть в биллиард, и почивать, а утром снова на работу. Я получал довольно большую зарплату по тем временам — 580 долларов. Телевизор стоил 50 долларов, на стол мы тратили 175–180 долларов — покупали, что хотели.

Работал вручную, шифровальных машинок тогда еще не было. Передавал в центр военно-политическую информацию, содержание агентурных материалов. Кроме того, занимался фотоделом. Возделывал агентурные материалы, переводил их на пленку и отправлял в центр. Так же и из центра. И все это в присутствии резидента. Ибо правила конспирации, сохранения государственной секреты — они незыблемы.

В 1947 году в Канаде сбежал шифровальщик Гузенко (ошибка, в реальности в 1945 году; имеется в виду начальство шифровального отдела посольства СССР в Канаде Игорь Гузенко — прим. ТАСС), который прихватил с собой всю агентурную сеть Нордовой Америки. Из-за него посадили на электрический стул двух ученых из США, а наше посольство в Канаде и до сих пор функционирует в сокращенном составе. Так что в рекогносцировке всегда должна быть двойная проверка. И никаких обид. Хотя, надо признаться, руководство мне доверяло. Я знал немало агентов, кто они. Но и сейчас, по прошествии почти 40 лет, не скажу их имен, как не скажу и имен резидентов и под какой “крышей” они работали.

В марте 1955 года мне из Москвы пришагало сообщение о присвоении очередного воинского звания — капитан. В мае нас объединили с аппаратом военно-морского атташе <…>, и я стал старшим шифровальщиком. В обиходе наши места назывались “референты”, это была наша “крыша”. Для служебной переписки мы имели и другие фамилии — “клички”.

Конец 1955 и начин 1956 года обязанности военного атташе исполнял старший помощник, полковник, впоследствии генерал, Едемский Сергей Александрович. Он сделался давать нам машину с шофером по воскресеньям, чтобы я с семьей полнокровно жил и отдыхал. Ездили в парки, на пляж, на берег Атлантического океана — это километрах в тридцати от Вашингтона. Весьма любили ездить на реку Потомак на Вашингтонские водопады, на Арлингтонское кладбище — это вроде нашего Новодевичьего. Особенно любили весну, когда в Вашингтоне цветет магнолия и японская вишня “черри блоссом”.

Когда ехали в кино с детьми, то шли в отдельный зал, отгороженный от остального зала стеклянной перегородкой. Если дети будут плакать, то никому не помешают. Не ведаю, как потом, а дискриминации негров при нас не было. Во-первых, там, где отдыхали мы, негров не допускали. Так же и в кинотеатрах. “Черные” были только обслуживающим персоналом. Полуденнее Вашингтона в городе Ричмонд сам видел в автобусе и трамвае таблички “Места для черных”, “Места для белых”.

По субботам трудились до 15.00, и я ездил на спортивную площадку. Она была арендована посольством для игры в волейбол и городки. Там собиралось большинство работников посольства и военных аппаратов. Два лета сряду наши дети Саша и Наташа отдыхали на даче нашего Представительства в ООН под Нью-Йорком. К ним мы добирались на автобусе. Ездили, куда желаем, но в пределах 30-мильной зоны, т.к. дальше нужно разрешение Госдепартамента. Когда ехали в Нью-Йорк или в Ричмонд, то получали разрешение Госдепа.

Разумеется, американская служба безопасности постоянно следила за нами. Куда мы, туда и они. Едем в Нью-Йорк, и они нас сопровождают. Порою мы даже с ними здоровались. Но нас это не весьма задевало, т.к. мы знали, что это обычная практика, это их работа. Когда наш разведчик едет на задание, на встречу с агентом, то надо обладать искусством, чтобы отколоться от них, а иначе такому разведчику нечего делать в стране.

Кстати, как выяснилось уже потом, в 1969 году, шофер военного атташе лейтенант Т. (он возил нас и на труд, и на отдых) оказался осведомителем КГБ. В последующем, когда я оформлялся в заграничную командировку в Италию, мне припомнили, сколько отрезов и ковров я привез из США в СССР. А ведал об этом только Т. через свою жену, которая очень дружила с Валей. В общем, это закономерное дело. Обслуживающий персонал вечно и везде является осведомителем.

Послом у нас был [Георгий] Зарубин. Его жена Елизавета периодически собирала наших женщин на “чашку чая”. Она их инструктировала, как вести себя в иноземном государстве, как одеваться и т.д. Все было очень по-доброму, без навязчивости. Моя Валентина раньше не красилась, а  после этих бесед сделалась использовать и краски — все, что положено в обществе. В общем, это была действительно жена дипломата. И посол Зарубин! О нем у меня остались самые неплохие воспоминания. Ровен, спокоен, деловит, а ведь обстановка в стране была “дай бог”! Разгар холодной войны. Оголтелая американская пропаганда против Советского Альянса. Провокаций, правда, не было, и обычные люди относились к нам ровно и хорошо, без враждебности.

Осенью 1956 года в Венгрии было контрреволюционное бунт, подавленное нашими войсками и танками <…>. Однажды выходим из офиса, а от нашей двери идут кровавые следы на панель. Это разлили красную краску и прошли по ней, чтобы показать, что от СССР идут кровавые следы. Или вот еще. Напротив посольства стояло большенное здание Географического общества, и в государственные праздники СССР в этом здании вечерами в окнах тушили свет так, чтобы вышел крест, а по тротуару ходили люди и раздавали антисоветские листовки.

В посольстве мне дали преподавателя английского языка. Разговаривал, разумеется, с акцентом. Так вот, когда общаешься с американцами, они всегда спрашивают, откуда, мол, вы, из какой страны. Из Польши? Нет, отвечаю, из Советского Союза. Они не соображают, но когда отвечаешь, что из России, сразу же улыбаются — как там у вас? Они практически ничего не знали о России. Думали, что Россия — это Сибирь. Отношение русских эмигрантов к нам было враждебное, но тут была разница. Со стороны эмигрантов первой волны (1917–1920-е годы) отношение было нормальное, даже дружественное. А вот со сторонки эмигрантов второй волны эмиграции (во время Великой Отечественной войны) враждебное.

На праздники мы собирались в посольстве в Золотом зале всем составом. Грандиозный ужин, вечерком танцы. Были и художественные вечера с эстрадными номерами. Я и сам пел в хоре. Во время приемов в посольстве нас расставляли по лестницам, чтобы нежелательные люд не смогли проникнуть в другие помещения и поставить микрофоны (“жучки”), не узнали расположение кабинетов. Золотой зал был подлинно золотым, т.е. стены были покрыты тонкой пленкой золота. В 1957 году его решили обновить. Для работы пригласили американских специалистов. Они, несмотря на нашу охрану, поставили столько подслушивающих конструкций, что когда вызвали из Союза наших специалистов, они еще долго выковыривали их из разных мест.

Когда мы жили в Америке, в Союзе запустили первоначальный спутник на околоземную орбиту. Стоя на балконе дома, наблюдая полет спутника и слушая его “пи-пи-пи”, я был очень горд за нашу край. Тоска по Родине — нет мочи. Когда кто-то приезжал из Союза, то самый лучший подарок — это черный хлеб и селедка, да еще бутылка русской водки.

«Слово

Алексей Целяев в Вашингтоне, 1956–57 годы © Собственный архив семьи Целяевых

Так прошло три года и три месяца нашей жизни в США. В феврале 1958 года прибывала замена, и мы сделались собираться. Заказали билеты на океанский теплоход “Квин Мэри”. Очень хотелось побывать в Париже, но нам не повезло. Из Союза сделал первоначальный трансатлантический перелет новейший тогда реактивный пассажирский самолет Ту-104. У американцев аналогов ему не было. Нам на 12 человек “отдали” его на перелет в Альянс. До отлета я простился с нашим послом Зарубиным и с дипкорпусом посольства, т.к. все были моими хорошими друзьями или знакомыми. Простился также с преходящим поверенным [Анатолием] Добрыниным (тогда же, в 1957 году, был назначен заместителем генерального секретаря ООН — прим. ТАСС). Его жена у меня была преподавателем английского стиля, а сам он впоследствии долго работал послом в США, позднее стал секретарем ЦК КПСС.

Вылет в назначенный день нам почему-то не разрешили. Экипаж уехал в Вашингтон, а “хозяйкой” самолета покинул Валю. Продуктов было полно, она из них нам готовила еду. Между тем американцы организовали экскурсионный показ самолета — экскурсии шли одна за иной. Все-таки это был первый в мире реактивный пассажирский самолет, чем мы тоже очень гордились. Мы провели в салоне целый день, после ночь. Утром следующего дня нам разрешили взлет курсом на Канаду с посадкой на острове Ньюфаундленд, а дальше курсом на Гренландию, Исландию. В Лондоне в аэроплан загрузился тогдашний посол в Великобритании [Яков] Малик, и мы взяли курс на Москву.

Во Внуково прилетели вечером. В Советском Альянсе в 1958 году была очень сложная обстановка. Прошло сокращение Вооруженных сил на 600 тысяч человек, и объявили еще о сокращении 1 млн 200 тысяч. Мне намекнули, что я могу быть сокращён из Вооруженных сил, т.к. вакантных мест нет. Я взмолился! У меня двое детей, жена, специальности никакой, кроме шифровальной. Посмотрели-посмотрели и вняли моей мольбе. Отправили с подполковничьей должности в США на должность старшего лейтенанта в город Ленкорань Азербайджанской ССР в отдельную радиопеленгаторную роту 107-го отдельного радиополка Особого направления на должность офицера спецсвязи. Делать было нечего, и я согласился. В то время наши должности (кроме заграницы) в Союзе бывальщины маленькие — в роте, в полку и даже в разведуправлении штаба округа. Ну и ладно”.

Ирак, Багдад (1962–1964). “Военные перевороты бывальщины жестокие и кровавые”

Следующие четыре года семья Целяевых находилась в Союзе. Сначала в Ленкорани, потом капитана Целяева переместили на должность начальника отделения спецсвязи в город Тетри-Цкаро недалеко от Тбилиси. Там Алексею Павловичу удалось завершить среднее образование и получить аттестат зрелости — окончил школу с золотой медалью. Он осваивал новоиспеченную шифровальную технику на выездных курсах. Вместе со всей страной ликовал, когда в космос полетел Гагарин. А в 1962 году пришагало указание оформлять документы на новую командировку. Куда — не известно, но сказали получить в госпитале справку об отсутствии противопоказаний для существования в жарком климате. Оказалось — в Республику Ирак.

В Багдад Целяев отправился майором в качестве офицера спецсвязи аппарата военных советников, но под “кровлей” МИД — на должность атташе Посольства СССР.

«Слово

Удостоверение атташе Посольства СССР в Багдаде © Личный архив семьи Целяевых

“Завязалась наша жизнь в Багдаде. Тепло, навалом фруктов и недорого. Дом у нас был очень уютный, в 500 метрах от посольства. У нас в нем было две горницы, и кроме нас там жили шофер посла и две женщины: машинистка, заведующая канцелярией посла и учительница начальной (четырехлетней) русской школы при посольстве. Двор тяни в цветах, в квартире по стенам бегали большие, безвредные ящерицы, которые поедали москитов.

Я занимался тем, что обеспечивал шифрованной связью старшего группы советских военных специалистов, военного атташе по проблемам представительства и резидента советской военной разведки по агентурным и военно-политическим вопросам. Старшим группы советских военных специалистов в то пора был генерал-майор Вощинский Михаил Петрович, замечательный человек.

Впоследствии, в 1968 году, мы с ним повстречались в Москве в Театре Моссовета, и он произнёс, что ему присвоили “лейтенанта” (имеется в виду генерал-лейтенант), потащил нас в буфет, мы с ним выпили за его вторую звезду на погонах. Позднее я узнал, что он помер: будучи в Ираке, получил какую-то царапину на голове, заражение в условиях Багдада, разрастание болезни и смерть. Хотя его и врачевали в лучших клиниках. Ну почему смерть выбирает в первую очередь хороших людей?

Обстановка в Ираке была очень сложной. Президентом был Касем (Абдель Керим Касем был премьер-министром и министром обороны Ирака в 1958–1963 годах — прим. ТАСС). Он, особенно в военной районы, опирался на Советский Союз. Основная военная техника в Ираке, самолеты были советскими. Также там находился большой аппарат советских военных специалистов, какие обучали иракцев, помогали эксплуатировать и ремонтировать технику.

Оппозиция Касему была сильная. В воздухе “пахло грозой”, назревал мятеж. Поза осложнялось еще и тем, что правительственные войска на севере Ирака вели войну против курдских повстанцев, которых — хотя и неофициально — Советский Альянс тоже поддерживал. В Багдаде находилось много женщин, имеющих советское гражданство, но вышедших замуж за курдов, некогда иммигрировавших в СССР и проживавших в Посредственнее Азии. Впоследствии они ушли в горы Ирака воевать с правительственными войсками. Так вот эти женщины лечились у нас, в то время как их мужья воевали на норде Ирака.

Мы отслеживали военно-политические замыслы иракского правительства, следили за внутренней обстановкой, используя для этого и хорошо информированные ключи в правительственных кругах, и дипломатический корпус государств, аккредитованных в Ираке, и агентурную сеть. Военных специалистов, как правило, к этой труду не привлекали, чтобы не скомпрометировать военную помощь. Мы постоянно информировали и Министерство обороны СССР, и ЦК КПСС. Работы было немало, и работать разведке приходилось очень осторожно.

К русским в Багдаде относились хорошо. Мальчишки на базаре быстро выучили немало русских слов и становились носильщиками и консультантами у наших женщин. Встречали, советовали, у кого и что покупать, с “пеной у рта” помогали нам торговаться с продавцами. Приобретём что-нибудь, бросим мальчишке в корзинку, и он ходит за нами с ней. Никогда не боялись, что убежит. Это его работа, и мы ее оплачивали.

Продукты покупали в лавке или в небольшой лавке у Хусейна и Хасана. Кстати, как выяснилось во время переворота в 1963 году, Хусейн был на службе у иракской контрразведки. Это было закономерно и не удивило нас, потому мы продолжали покупать у него продукты. За мясом ездили на Saаdun Street — это улица на другой стороне реки Тигр. Увлекательно, что туши там хранились не в холодильнике, а прямо на солнце. В жару мясо покрывается корочкой и не портится. Обычно на Saаdun Street мы ездили, когда собиралось застолье и необходимо было купить много — там было значительно дешевле. Приезжаешь, а на вертеле, вокруг электрической спирали, жарится мясо. Хозяин неглубоко срезает его, заправляет специями — и готово вкуснейшее блюдо, особенно с “захляви” — иракской водкой. В Багдаде был очень недорогой спирт, который продавался в аптеках. Но мы его не брали, так как был случай, когда после его употребления двое наших военных специалистов целиком ослепли, а у некоторых резко снизилось зрение и заболели глаза.

Ирак тогда был в дружественных отношениях с Кувейтом, и многие наши люд ездили в Кувейт за покупками. Иногда выписывали по каталогу вещи из Англии. В выходные (а пятница у арабов выходной день) ходили в кино. У нас был собственный клуб с кинотеатром. Отдыхали, ездили на экскурсии на реку Тигр, Евфрат, в древний город Вавилон, на озеро Хаббания, в Самарру.

Военный атташе звал нас в гости, хотя я официально и не считался военным. Все знали, что я дипломат. Ну и что, я все равно советский человек. Подозрений нет, а если и были, так и что? В принципе, тяни мир знает, что у каждого государства 2/3 работников посольства — это разведка КГБ и военная разведка. Так и в нашей стране работает разведка иных стран. Наши в Москве их не трогают, если не попадутся с поличным, так же и нас не трогали, где бы мы ни находились, если не попался на встрече при передаче документов или изъятии материалов из тайника.

В одинешенек из дней февраля 1963 года я после дежурства в референтуре (объединенный секретно-шифровальный орган за стальными дверями) пришел домой, позавтракал и прилег передохнуть. Но что такое? Над городом на бреющем полете летают самолеты и мешают спать. Подумал, что арабы решили провести учения. В этот момент забегает в дом шофер посла и сообщает, что в городе военный переворот. Вскакиваю, одеваюсь, оставляю Валю с детьми дома, а сам в посольство. Я нужен срочно — без меня нет шифрованной связи с Москвой. Мы должны информировать руководство края о внутриполитической обстановке в Ираке не только по часам, но и по минутам.

В посольстве собрались все: посол, военный атташе, старший группы военных специалистов, резидент советской военной рекогносцировки. Начали собирать и семьи, но когда поняли, что кормить их там нечем, женщин проинструктировали и отправили по домам. И это было сделано вовремя: сквозь некоторое время вооруженные силы Ирака блокировали посольство. Самолеты летают, взрывы бомб, посольство затряслось, но мы трудимся. Бомба упала рядом, мы потом увидели неподалеку разрушенный дом. Во время военного переворота мы работали, спали и ели в посольстве, т.к. всегда были готовы, в случае захвата здания, немедленно уничтожить все шифры и секретные документы. Была большая печь с подвязанными к ней кислородными баллонами. Двери в референтуре концентрированные, стальные. Но уничтожать ничего не пришлось, нападений не было.

Потом стало тише, но блокада посольства продолжалась дня три. Нас кормила супруга Ш., она была в посольстве главным бухгалтером, и у нее были хорошие отношения с хозяйственниками, поэтому нам перепадало побольше и получше, чем другим. А дома, как после выяснилось, было похуже. Кругом стреляли, ввели комендантский час, но на второй день, как потом рассказывала Валя, они уже “вылезли” на улицу и под жерлами автоматов купили продукты. Жить стало веселее.

Это был военный переворот, организованный правыми из “Баас” — партии арабского социалистического ренессансы. Генерала Касема и его ближайшее окружение казнили, и казнь показали по телевизору. Страшное зрелище. Потом блокада была сброшена, но около посольства постоянно дежурил полицейский. Комендантский час с 22.00 до 06.00 сохранялся все лето и осень 1963 года.

После этого, первого, переворота одинешенек видный иракский деятель очень долго жил у нас во дворе посольства. Его скрывали, но потом разработали операцию по вывозу в Советский Альянс. В это время в Багдад уже летали наши самолеты. Как потом стало известно, этого человека упрятали в мешок, дали кислородную личину и под видом дипломатической почты отправили в Союз. Операция тщательно готовилась и прошла успешно.

Когда мятеж закончился, к воли пришли правые, и отношение к нам резко изменилось. Наших военных и некоторых гражданских стали возвращать в Союз. Иракцы заявили, что в поддержки советских военных специалистов они больше не нуждаются. Осталось буквально с десяток специалистов по ракетной технике. Но наше командование не торопилось сокращать штатных сотрудников аппарата советских военных специалистов. А я не очень боялся сокращения, т.к. был атташе посольства и мою работу могли оплачивать сквозь посольство.

Но техника есть техника, и для ее обслуживания нужны специалисты. Спустя три-четыре месяца иракцы стали вести переговоры об их возвращении, но уже за счет Ирака. И специалисты начали прибывать. Надо отметить, что за технику и специалистов наше страна получало солидные суммы. Иракский динар был конвертируемой валютой и по стоимости был равен английскому фунту стерлингов. Но, получив от иракцев валюту за труд наших специалистов, государство им платило, может быть, одну треть, а все остальное забирало себе. Между прочим, так обстояло дело и с нашими работниками в ООН.

Существование постепенно налаживалась. Летом в тени +50 градусов. Работали по утрам и вечерам, в обед — часов пять-шесть перерыв. После ужина шли во двор посольства. Дамы вяжут и сплетничают, а мы играем в домино. Где-то в двенадцатом часу ночи расходимся по домам. Наш посол Михаил Данилович Яковлев — изумительный, покойный человек. Бывало, дети расшалятся, но он ни разу никакого выговора никому не сделал, не упрекнул, не сказал, чтобы детей в посольство вяще не приводили.

Так прошло лето, а в ноябре — снова слышим гул моторов, в воздухе самолеты, и на Багдад идут танки. Опять военный переворот. На этот раз посольства не блокировали, лишь усилили охрану, но пропускали беспрепятственно. Президентский дворец находился недалеко от нашего посольства. Мы ходили смотрели, как иракцы колотят из самолета. Грамотно и точно, видимо, не зря наши специалисты учили их. Самолеты были тогда МиГ-17.

Этот переворот закончился скоро. Но, надо сказать, военные перевороты в Ираке были очень жестокие и кровавые. Тысячи и тысячи жертв. Казни. Скорбь. Сам город Багдад — обычный город, довольно красивый. Но практически вокруг него расположен еще один город из “сариф”, где существовала беднота. Сарифа — это глиняная хижина, без каких-то санитарных удобств. Все хижины соединены — ходы, сообщения. Во время первого переворота многие арабы укрылись в этих сарифах. Что же сделали новоиспеченные правители? Они сформировали колонны грузовиков, погрузили в них жителей и вывезли в пустыню, где ни травы, ни воды. Погибли тысячи и тысячи арабов. А после взяли бульдозеры и снесли все эти сарифы.

В результате второго переворота к власти пришло  левое крыло партии “Баас” — немало прогрессивное. Отношения с Советским Союзом сразу улучшились.

Так жили до сентября 1964 года, пока не приехала замена. Скопили вещи, купили билет на самолет, организовали прощальный вечер, а потом — на военный аэродром и в путь. Меня из  Основного управления снова перевели сначала в распоряжение ГРУ ГШ, а потом назначили на должность помощника начальника штаба радиополка по спецсвязи. В октябре 1964 года Хрущев Н.С. сброшен со всех должностей и с должности Генерального Секретаря ЦК КПСС, и вместо него избран Леонид Ильич Брежнев. Откуда-то разом появились продукты и белый хлеб”.

Италия, Рим (1970–1972). “Морально был готов получить 10–15 лет за утерю секретного документа”

Целяев приступил к службе в Ленинградском военном округе: опять быт “с нуля”, солдатские кровати, отсутствие санузла, печное отопление. Но постепенно быт налаживался. Получили хорошую двухкомнатную квартиру в предместье Ленинграда. Потом опять переезд: предложили стать старшим преподавателем, фактически впервые организовать курс по спецсвязи, супруга устроилась на труд — аппаратчицей на химзавод.

Прошло пять лет после возвращения из Ирака, и Целяеву вновь поступило предложение из ГРУ ГШ — направление в Италию на место шифровальщика военного атташе при посольстве СССР в Риме. В марте 1970 года на поезде Москва — Белград в отцепном вагоне Москва — Рим они с супругой  проследовали сквозь Будапешт, Загреб, Любляну, Триест и прибыли в столицу Италии.

“Спрашиваю, а что это за сараи из железяк? Отвечают, что так живут бедняки. Вот тебе и Рим — Непреходящий город. Утром 23 марта 1970 года приехали на железнодорожный вокзал Рима. Докладываю о прибытии военно-морскому атташе контр-адмиралу Голицыну Василию Михайловичу (в Москве он Владимир Михайлович). <…> Зачислил дела.

На работе у меня сначала не клеилось, потому что шифровальную машину мне оставили старую, неисправную и я ее не знал, так как в Союзе я трудился на других. Но меня всегда ободрял Василий Михайлович: “Ничего, Леша. Все наладится”. Ни разу от него никакого недовольства не услышал, даже в одинешенек из критических моментов.

А дело было так. Пришла телеграмма сверхсекретного характера. Я ее обработал и доложил Василию Михайловичу. Он поблагодарил меня и поехал обедать, а после обеда попросил ее принести ему. Обнаруживаю контейнер, а телеграммы нет. Вызвал радиста-шифровальщика. Ищем, а найти не можем. Доложил адмиралу. Перекрыли всем доступ в референтуру. Дверца у контейнера отворённая. У меня радист и спрашивает: “А что у нас у контейнера крышка лопнувшая?” Телеграмма была положена в папочку такого же цвета, как и крышка контейнера, и притиснулась так, что не отличишь и не догадаешься. А я уже, если честно, морально был готов вместе с сопровождающим лететь в Москву, чтобы получить 10–15 лет за утерю негласного документа.

Посольство СССР в Италии располагалось в центре города на улице Гоэта, 5. Это недалеко от железнодорожного вокзала, площади Венеции, Колизея и Форума. Рим мы с Валей ведали очень хорошо, лучше, чем Москву. Объехали его на всех видах транспорта и весь обошли пешком. Коллектив аппарата был весьма дружный. Ездили отдыхать на Тирренское море и озеро Брачаны, так как в районе Рима море было грязное. Ездили цельной группой машин за 100 км — в окрестности города Латина. Купались, отдыхали, женщины накрывали в буквальном смысле поляну. Летом коротали так каждое воскресенье.

Летняя резиденция посла была на вилле Абамелек, недалеко от собора Святого Петра. В резиденции мы глядели кино и отдыхали, а иногда и артисты приезжали: Хиль, Нани Брегвадзе, Мария Пахоменко, писатель С.С. Смирнов, космонавт Береговой и Фурцева. Дамский день 8 Марта мы, военные, праздновали в ресторанчике на берегу моря. Составляли столы, выпивали, пели “Катюшу”, а итальянцы нам подтягивали.

Однажды пошли в город и увидели, что на площади что-то творится. С одной стороны толпа молодых людей, с другой — немало полицейских в касках и с дубинками. По команде полицейские начали избивать молодежь. Я чуть не попал под раздачу, меня Валя оттащила за проток и — в магазин. Оказывается, это полицейские разгоняли отряды “красных бригад” (подпольная леворадикальная организация, действовавшая в Италии в 1970–1980-е гг. — прим. ТАСС). Иной раз подходим к посольству, а на него надвигается толпа, выкрикивая антисоветские лозунги. Оказалось, дело в том, что в начале 70-х годов у нас в стране была мощная антиеврейская кампания и они выступали в защиту евреев. Я на них насмотрелся в посольстве в Риме. Многие из них, иммигрировав в Израиль, там не прижились, стали проситься назад в СССР. Но чтобы добраться до Австрии, где были лагеря перемещенных лиц, нужны были деньги, а их у них не было. Поэтому они приходили в наше посольство и со слезами упрашивали денег. А где посол их возьмет? Наше государство правильно поступало — уехал и уехал, больше до тебя дела нет. Как с ними дела закончились, я не ведаю. Это знают посольские, а мы военные.

Был еще один эпизод. В Неаполе один из наших матросов сбежал с корабля и задумал устроиться существовать и работать в Италии. Намотавшись по Неаполю и Риму, он оказался никому не нужен и вынужден был приехать в наше посольство сдаваться. Лучше в темницу на Родине. Пока шла переписка о том, как его переправить в Союз, за счет какой статьи бюджета купить билеты ему и сопровождающему, он жил у нас в посольстве в полуподвальном помещении. Было у нас такое — вроде клуба с библиотекой и телевизором. Наши дамы, когда смотрели телевизор, просто шарахались от него, как от заразного. А каково было ему, отверженному? Вот так обстояли дела с предателями Отечества!

Работа была обычная. Военная и военно-политическая обстановка, замыслы правительства и его ориентировка. Кроме того — агентурная работа. Раз моего товарища “застукали” при передаче материала — нарвался на провокатора. Его здорово избили, но потом отпустили и в 24 часа выдворили из Италии. А я в это пора болел. Ко мне приехал шеф с одним нашим мускулистым офицером, который взвалил меня на свои плечи, отнес в машину и привез в “контору”, где я ползком добрался до сейфов, с трудом отворил машину, отладил и часа три работал. Зашел шеф, поблагодарил и велел выпить не стакан, а кружку коньяка и спать. Радикулит — это такая заболевание, от которой не умирают, а коньяк у нас всегда был.

Особенно трудно было во время отправки дипломатической почты. Начальство, как правило, опаздывало с подготовкой документов. Надо уже снимать их на пленку и запаковывать, а они еще не готовы. Дипкурьеры и посольство торопят. Все “шишки” на меня. Одновременно продолжается текущая обработка информации, т.е. существование не останавливается.

Через шесть месяцев моей работы в Риме Василий Михайлович направил в Москву представление о присвоении мне очередного воинского звания — подполковник, но начальство Управления кадров ГРУ ГШ генерал-майор И. его “зарубил”, сказав, что пусть еще послужит. Впоследствии И. получил воинское звание генерал-лейтенант, попался на взятках, был отдан под суд, но притворился умалишенным и как-то выкрутился.

После пришла маленькая шифровка. Как сердце чуяло, открываю машину, и та выдает мне текст, что приказом Начальника Генерального штаба Целяеву А.П. прикарманено очередное воинское звание подполковник. Я затопал ногами, а рядом кабинет работников КГБ. Там находился офицер, кстати, тоже подполковник, спрашивает, что, мол, подполковника прикарманили? Мы с ними, работниками КГБ, жили очень дружно. Человеческие отношения у нас были очень хорошие.

Как в сказке пролетело два года. Если в Вашингтоне мы бывальщины более трех лет, то потом наших спецработников стали посылать только на два года. В марте 1972 года в Рим мне на замену приехал Ф. Мы сделались собираться домой. Купили билеты на прямой вагон поезда Рим — Москва. Заплатил проводникам 10 000 лир, и они мне дали еще одно купе, заблаговременно загрузили вещи, а вечером устроили отвальную. Народу пришла тьма: приехали и “официальные”, и “крышевики”. Выпили, пожелали нам все, что охота, на прощание спели песню “Арриведечи Рома” (“До свидания, Рим”)”.

Вернувшись домой, Алексей Павлович Целяев еще пять лет служил начальником группы скрытого управления армиями 8-го отдела ГРУ ГШ ВС СССР. В запас вышел в 1977 году в возрасте 50 лет. Но еще долго работал по профессии в различных гражданских ведомствах (в том числе в Министерстве связи СССР) — инженером по спецсвязи. В начине 1990-х даже стал депутатом местного Совета народных депутатов в поселке Загорянский Щелковского района Московской районы. Как и у большинства граждан страны, его военная пенсия и сбережения всей жизни обесценились. Зато сын и внук продолжили династию — оба избрали путь офицеров радиоразведки.

>