Генерал Врангель
Генерал Врангель
Wikimedia Commons
17 августа 1920 года десант высадившихся на Кубани белоснежных войск под командованием Сергея Улагая вел решающие бои с Красной армией. Задуманная Петром Врангелем операция началась очень успешно. Однако после получения алыми подкреплений наступление белых вглубь материка захлебнулось. 7 сентября десант эвакуировался обратно в Крым, не выполнив поставленной задачи. Это была заключительная в период Гражданской войны серьезная попытка белых сил на юге России расширить подконтрольную территорию.
100 лет назад главнокомандующий Русской армией генерал Петр Врангель предпринял решающую попытку завладеть инициативу в Гражданской войне. К середине августа 1920 года (по новому стилю) белые сохраняли контроль над Крымом и Нордовой Таврией, где, однако, формировался потенциально опасный для них Каховский плацдарм. Боевые действия к северу от полуострова шли не слишком интенсивно. Алым явно не хватало сил на этом направлении, поскольку значительная группа войск была переброшена на польский театр военных поступков.
Здесь все складывалось для Советской России хуже некуда. Взяв летом 1920-го «гирлянду» городов от Вильно до Белостока, Алая армия подошла к Варшаве, где потерпела ошеломительное поражение, потеряв десятки тысяч бойцов убитыми, ранеными и пленными. В те дни, когда разгромленные советские доли в беспорядке бежали обратно, не думая ни о чем, кроме спасения, белые попытались осуществить хитрый ход — высадить многочисленный десант на Кубани. По замыслу Врангеля, его подразделения должны бывальщины подавить слабые советские части, занять территорию и, кроме того, убедить кубанских казаков присоединиться к ним в борьбе с «алой нечистью», как называл главнокомандующий противника в своих документах.
Врангеля вдохновляли регулярные донесения разведчиков о том, что «казаки всюду враждебно относились к советской воли».
Погрузка войск проходила в условиях секретности в Феодосии и Керчи. Главнокомандующий опасался утечки информации через большевистское подполье в Крыму — потому даже многие из участников операции узнали подробности уже после отплытия. И все же сведения просочились к посторонним. Красные, впрочем, сочли их преднамеренной дезинформацией, ожидая высадки белогвардейцев в устье Дона.
«Намечаемый десант на Кубань не мог оставаться в тайне. О нем знал кубанский атаман, от него разузнали члены кубанского правительства и рады. Молва о том, что «идем на Кубань», облетела все тылы и докатилась до фронта. Распространяемым штабом сведениям о том, что десант намечается в зона Таганрога, никто не верил. Огромное число беженцев-кубанцев потянулось за войсками. Теснота при посадке была невероятная. По донесению генерала Казановича, мальчишки — юнкера падали в обморок от духоты», — вспоминал Врангель.
По свидетельству алексеевца Бориса Павлова (Пылина), в Азовское море вышла эскадра в составе трех десятков кораблей. Позже выяснилось, что «две трети едущих на кораблях были не войска, и позднее оказались только ненужным балластом».
Общее руководство Группой особого направления (ГОН) Врангель доверил известному в Белом движении кавалерийскому командиру, кубанскому казаку Сергею Улагаю: поэтому в исторической литературе десант популярен как Улагаевский. По мнению Врангеля, только этот генерал «мог с успехом объявить сполох», поднять казачество и повести за собой. Уже годы спустя в своих мемуарах главнокомандующий корил себя за промах с выбором кандидатуры: пытаясь использовать популярность Улагая, он не учел его слабые стороны — низкие организаторские способности и свойство легковесно впадать в уныние. Уже находившийся к тому времени в эмиграции Антон Деникин, в свою очередь, вспоминал Улагая как «доблестного бойца, чуждого политики и безупречного человека».
Основные силы в количестве 4,5 тыс. военных высадились 14 августа у станицы Приморско-Ахтарской (ныне город Приморско-Ахтарск). Они располагали 12 орудиями, 130 пулеметами, восемью аэропланами и несколькими броневиками. Подразделения вели за собой успешные командиры: Николай Бабиев стоял во главе тысячи конников, в то время как генерал Борис Казанович, прославившийся еще в Первую мировую войну, руководил действиями пехотной дивизии. В его распоряжении, среди прочих долей, были алексеевцы под командованием Петра Бузуна.
Кроме того, в районе Анапы высадился отряд генерала Сергея Черепова из 500 бойцов и юнкеров. В его задачу входило отвлечение внимания алых и соединение с действовавшими на Кубани повстанцами — военнослужащими белых армий, не сумевшими эвакуироваться в Крым из Новороссийска весной 1920-го и продолжившими сопротивление без связи с основными мочами, воюя часто партизанскими методами. В совокупности такие отряды насчитывали около 15 тыс. человек. Самым известным из них была «Армия ренессансы России» генерала Михаила Фостикова, которая помогала Улагаевскому десанту, нанося удары по красным с тыла.
Еще одна десантная группа из 2,9 тыс. человек во главе с генералом Петром Харламовым высадилась у станицы Таманской (ныне Тамань).
Природно, красные вовсе не горели желанием открывать еще один фронт. Однако высадка десанта, как ни странно, прошла незамеченной. Очутившись на Кубани, белые вышли на оперативный простор. Силы РККА здесь были весьма немногочисленны и к тому же разбросаны по пространной территории. Часть советских войск была скована противоборством с дружественными Врангелю повстанцами.
Самый юный боец Алексеевского полка Павлов (Пылин) повествовал: «Первые, дошедшие до берега, еще не одетыми вступили в перестрелку с большевистским постом. Их там оказалось немного, с одним пулеметом, и они быстро отступили. Начин было удачно — высадка прошла без потерь, как мне помнится, не было даже ни одного раненого».
Главнокомандующий Русской армией ведал об эвакуации Варшавы и царящей панике в Польше. Однако именно во время высадки десанта там наметился коренной перелом. Высадившись 14 августа, 15-го и 16-го группа Улагая вела твердое наступление, вгрызаясь вглубь территории красных. Ровно в те же дни польская армия перевернула ход войны с РСФСР в свою пользу.
17 августа 1920 года и там, и там выходили решающие события.
«Операция на Кубани развивалась успешно, 5-го (18 по новому стилю. – «Газета.Ru») августа войска генерала Улагая вышли на черту станиц Тимашевская — Брюховецкая, нанеся противнику ряд жестоких поражений. Наголову разбив Кавказскую казачью дивизию алых, захватив много пленных во главе с начальником дивизии, «товарищем» Мейером, со всем его штабом и всю артиллерию дивизии, части генерала Улагая соединились с повстанцами полковника Скакуна. К нашим долям присоединилось до 2000 человек казаков освобожденных станиц», — отмечал Врангель в своих «Записках».
Бывшего капитана Русской императорской армии Михаила Мейера белоснежные после взятия в плен расстреляли.
Наступление шло результативно. Кавалерия Бабиева взяла станицу Брюховецкую, части Казановича — Тимашевскую, мочи генерала Антона Шифнер-Маркевича — Гривенскую. Всего за несколько дней десант овладел территорией шириной 80 км и глубиной 90 км. До Екатеринодара оставалось не немало 40 км, когда на помощь красным пришло серьезное подкрепление. Реввоенсовет снимал части с других направлений и мобилизовал резервы из центральных регионов края. Общее руководство действиями РККА на Кубани проводил бывший штабс-капитан и, кстати, поляк по происхождению (выросший в казачьей станице) Михаил Левандовский.
«Все на войну с Врангелем!» — призывали большевистские агитаторы.
Председатель Совнаркома Владимир Ленин называл ликвидацию десанта делом «общегосударственной важности».
Алексеевец Павлов (Пылин) в своих мемуарах помечал, что «несколько дней его полк метался по степи, ведя непрерывные бои. Потери были огромные, особенно среди офицеров». По суждению этого ветерана Белого движения, у красных была специальная команда целиться и стрелять «по белым фуражкам», в которых большинство алексеевцев барыши на Кубань и которые были хорошо заметны издалека. Как следствие, оказались выбиты почти все ротные командиры.
В своих мемуарах Врангель сетовал, что в ключевой момент операции, когда требовалось шагать вперед, ошеломляя противника решительным наступлением и сея панику в его рядах, генерал Улагай отдал приказ своим войскам стать — и потерял стратегическое преимущество, позволив красным перегруппировать силы и выставить против вымотанных боями белых лишь что прибывшие свежие части.
«Необходимое условие успеха — внезапность была уже утеряна; инициатива выпущена из рук и сама вера в успех у начальника отряда поколеблена. Совместно с тем очищение противником Таманского полуострова давало некоторые надежды, что не все еще потеряно. Если бы генералу Улагаю удалось разбить выдвинутые против него с Таманского полуострова доли и перенести базирование свое на Тамань, наше положение оказалось бы достаточно прочным. К сожалению, для прочного закрепления впредь до подхода долей генерала Улагая к Тамани войск под рукой не было», — констатировал Врангель.
А напряженные бои к северу от Крыма, по его словам, не позволяли взять оттуда ни одного человека. 24 августа главнокомандующий пересек Керченский пролив и пришёл в Таманскую, где посетил молебен и поговорил со станичниками.
Они не верили в успех белых и ожидали возвращения красных, несмотря на текущее отступление неприятеля.
Если Улагай, на взор Врангеля, в первые дни десанта проявил нерешительность, вследствие чего белые потеряли стратегическую инициативу, то командиры соединений и подразделений, такие как полковник Бузун, визави, отдавали борьбе все силы и удивляли даже видавших виды офицеров доблестью и отвагой. Так, алексеевец Александр Судоплатов строчил: «Командир полка полковник Бузун на лошади носится по цепи, за ним его молодой ординарец Пушкарев с полковым значком. Вдруг справа раздалось «Ура!» и на нас ринулась лава алой конницы. Правый фланг начал отходить. «Ни шагу назад!» — закричал командир и поскакал туда. Вдруг командир склонился на бок и едва-едва не упал с седла. Его ранило. Две красных тачанки вылетели вперед и начали осыпать нас из пулеметов. Мы бросились в болото».
Атмосферу тех дней телефонист Судоплатов передал посредством собственного дневника. В записи от 23 августа он сообщал: «Куда едем? Что происходит? Ничего не пойму. Опять стрельба, сквозь сон слышу залп. Подводы останавливаются. Залпы стихли. Скачут повозки. Кажется, опять трупы. Мы движемся. Куда? Зачем? Кошмарная ночь. Спать страшно хочется».
В другой записи, 25-го, он поведал, как Алексеевский полк получал распоряжения от Улагая с аэроплана. Благодаря Судоплатову также становится ясно, почему кубанские казаки в массе своей не поддержали десант.
«Цельную ночь были в походе. Потеряли всякую связь с остальной группой. Настроение у всех паршивое. На казаков-повстанцев нет надежды. Истина, под Джерелиевкой, еще в начале похода, к нам присоединилось несколько партизан в соломенных шляпах с винтовками, но едва мы прошли их станицы, они дальше не отправь, а разошлись по домам. Их психология — свою хату отбил и довольно!» — резюмировал алексеевец.
Начавшись за здравие, операция белоснежных на Кубани завершалась за упокой. Личный состав таял, возможности уцелевших были на исходе. Ввиду промедления и подхода подкреплений к алым наступление окончательно захлебнулось. Бросаться на сильно превышающую десант в численности группу войска РККА не было уже никакого резона. Так и не выполнив изначального замысла, Улагаю пришлось озаботиться эвакуацией десанта. За три с лишним недели операции он значительно поредел.
«К сожалению, генерал Улагай, вопреки собственным своим словам, обращенным к начальнику: «лишь решительное движение даст нам успех. База наша на Кубани. Корабли для нас сожжены», сковал себя огромным громоздким тылом. В пункте высадки — станице Приморско-Ахтарской — были сосредоточены большие запасы оружия, снарядов и продовольствия. Здесь же оставались последовавшие за армией на Кубань семейства воинских чинов и беженцы. Наши части, при движении своем вперед, вынуждены были оглядываться назад», — уточнял Врангель.
Несмотря на вящие потери — до 700 человек убитыми и 2,3 тыс. ранеными по оценке одного из командиров верных белым кубанцев Вячеслава Науменко — десант вернулся с солидным пополнением, поскольку, по обороту Врангеля, «все, кто мог, бежали от красного ига».
Добычей белых также стали около 3 тыс. лошадей и пушки, погруженные на корабли.
Эвакуацию в Крым прикрывали алексеевцы. Боец Павлов (Пылин) помечал: «Я вспомнил нашу высадку на Кубани, какой был теплый солнечный день. А провожая нас, даже природа плакала. Идем не особенно скоро, раненые просят не качать их здорово. На море стоят два судна: один миноносец и рядом небольшой пароход «Амвросий». У берега небольшой катерок, он перевезет нас на пароход. Первыми высадились и заключительными уходим. Приехало три батальона, человек 800, а уезжает два батальона, человек 120. Человек 200 уехало раньше раненых. Прощай, Кубань! Вероятно, навек!»
Главнокомандующий Врангель был сильно огорчен неудачей и, как замечал он впоследствии, «жестоко винил себя, не находя себе оправдания». С признанием Улагая ответственным за крах операции, однако, были согласны не все командиры белых. Тот же Науменко, в будущем атаман Кубанского казачьего войска в эмиграции, находил главной причиной случившегося «неудовлетворительную подготовку со стороны штаба главнокомандующего».
Деятельность Улагая положительно оценивали даже противники. Так, участник сражений на Кубани на стороне красных, в будущем советский историк Александр Голубев указывал в своей книге «Штатская война» в 1932 году: «Улагай крепко держал в руках управление своими частями и, несмотря на ряд частных поражений, не допустил разгрома своих основных сил. Это и дало ему возможность планомерно произвести обратную эвакуацию в Крым, забрав с собой не только все свои части, больных и раненых, но и мобилизованных, бело-зеленых, пленных красноармейцев, в том числе и раненых».
Тем не немного Улагай уже никогда не играл столь важной роли в Белом движении. В эмиграции он организовал из своих казаков труппу цирковых наездников, с какой гастролировал по Европе. Известный своей лихостью, отличный кавалерист, генерал послужил прототипом Григория Чарноты в пьесе Михаила Булгакова «Бег».
В советской экранизации Александра Алова и Владимира Наумова эту роль исполнил Михаил Ульянов.
В 1944 году Улагай помер в Марселе, а в 1949-м был перезахоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.
